Сложные взаимоотношения между крупнейшими странами, где у власти находились коммунистические партии, пролегли красной нитью через важнейшие мировые политические события, начиная со второй половины пятидесятых и до конца семидесятых годов прошлого века. Жесткая полемика и открытая конфронтация между Компартией Китая и КПСС вызвали небывалый раскол в международном коммунистическом движении, отголоски которого слышны до сих пор. 

На сегодняшний момент важно рассмотреть суть этих разногласий и к чему они в итоге привели социалистический лагерь. Без оценки тех событий невозможно охарактеризовать социальную и политическую природу современного Китая, так как основы поворота в сторону рыночных реформ были заложены еще в тот период.

Вообще приход к власти Компартии Китая при поддержке Советского Союза имел с самого начала свою специфику. Так, китайские коммунисты победили в результате гражданской войны 1946-49 годов, опираясь на крестьянские массы и получив достаточно большое количество вооружений от Красной Армии в виде японских трофеев и прямых поставок боеприпасов и техники.

В дни образования Китайской Народной Республики Мао Цзэдун заявил: «Если бы не существовало Советского Союза, если бы японский империализм не был разгромлен… разве могли бы мы победить при таких обстоятельствах? Конечно, нет!».[1]

Фактически Китай на тот момент стал территорией противостояния между СССР и Западом во главе с США, и победа китайской революции поменяла расклад сил в регионе. Фактически с момента объявления Китайской Народной Республики страна была наконец-то объединена, иностранные колонизаторы, грабившие Поднебесную с начала XIX века, были выдворены, помещичье землевладение и пережитки феодального уклада были упразднены. 

КПК незамедлительно провела радикальные аграрные реформы, в результате чего многие крестьяне получили землю и были освобождены от гнета помещиков и богатеев, а трудящимся городов был гарантирован 8-ми часовой рабочий день и защита государства от работодателей, а также дано право на создание профсоюзов. Был открыт путь к эмансипации и равенству женщин.

Однако были и свои особенности в отличие от той же Великой октябрьской социалистической революции. Помимо отсутствия сильного организованного рабочего класса в результате победы КПК в гражданской войне крупные отряды буржуазии в итоге не были репрессированы и экспроприированы. Особенно это касается зарубежных олигархов из числа этнических китайцев, так называемых хуацяо, которые не потеряли своих капиталов в Поднебесной. Новое руководство КНР в рамках политики «народного единства» предпочло достаточно мирно решить с ними конфликтные ситуации и сохранить связи, которые пригодились уже во время рыночных реформ и создания свободных экономических зон.

Решающую роль для определения дальнейшего курса развития страны по социалистическому пути стало сближение КНР и СССР, которое имело важное стратегическое значение, так как втягивало Поднебесную в орбиту социалистического лагеря. Встреча Мао Цзэдуна со Сталиным после образования КНР в 1949-м году стало решающим, так как было подписано равноправное Договор о дружбе, союзе и взаимной помощи между Союзом Советских Социалистических Республик и Китайской Народной Республикой сроком на 30 лет до 1980-го года. 

По нему Советский Союз обязался оказывать научно-техническую, и экономическую помощь в деле промышленной модернизации Китая. В результате этого взаимоотношение СССР и КНР в первой половине 50-х гг. XX в. обрели качественно новый характер. Дружба и союз двух держав получили законодательную основу, объединяя усилия Советского Союза и революционного Китая, увеличивая их способность противостоять вмешательству США в дела стран Дальнего Востока в рамках холодной войны. 

Благодаря взаимной помощи двух держав, КНР удалось избежать последствий изоляции и экономической блокады со стороны империалистических государств и развернуть социалистическое строительство при поддержке советских специалистов. 

Первым столкновением Пекина и Москвы считается дискуссия о результатах ХХ съезда КПСС и докладе Никиты Хрущева о культе личности Сталина. Несмотря на то, что последующий за этим VIII съезд КПК, поднявший тему индустриализации Китая, провозгласил опору на советский опыт социалистического строительства, данные действия руководства КПСС стали поводом для КПК, но не причиной, для дальнейшего идейно-политического размежевания.

Выработка новой партийной линии началась в КНР уже после VIII съезда, и важнейшим поводом для неё стал именно доклад Н.С. Хрущева. Выступление советского лидера против Сталина и выдвижение им целого ряда обвинений в проведении репрессий и других деяний, не совместимых с социалистической законностью, была использована руководителями китайской компартии для того, чтобы критически подойти к данному опыту Советского Союза.

Кроме этого, к возмущению китайской и других делегаций было то обстоятельство, что сам этот доклад зачитывался без их присутствия за закрытыми дверями, так как их попросту не впустили в зал заседаний. Сам текст доклада так и не был передан в ЦК КПК, что привело к тому, что Пекину пришлось формулировать свою позицию, исходя из тех записей, сделанных китайскими коммунистами с копии черновика варианта речи Н.С. Хрущева, а также с перевода публикации американского издания «The New York Times» о прошедшем XX съезде КПСС. [2]

По сути, используя данные события в Пекине начали формировать новый партийный курс, так как по утверждениям Мао критика культа личности пошатнула основные устои теории строительства социализма и им пришлось самостоятельно решать возникшие теоретические и практические проблемы. 

В том же время следует отметить, что высказанные КПК разногласия использовали как предлог решений XX съезда КПСС, но за этим предлогом стояли другие вопросы. Характерно, что в течение нескольких лет после проведения XX съезда (февраль 1956 г.) его решения полностью признавались публично и Коммунистической партией Китая. Так, в брошюре КПК за апрель 1956 г. говорится: «XX-й съезд КПСС […] принял ряд важных решений. Эти решения касаются последовательной реализации ленинского курса на возможность мирного сосуществования стран с различным общественным строем, развития советского демократического строя, последовательного соблюдения принципа коллегиальности внутри партии, критики недостатков партии […] Съезд безжалостно разоблачил культ личности, давно распространившийся в советской жизни, повлёкшее за собой множество ошибок в работе и имевшее неприятные последствия».

Кроме того, решения XX съезда были приняты в качестве ориентира для всех социалистических стран и на совещании 12 социалистических стран в Москве в ноябре 1957 г., где делегацию Коммунистической партии Китая возглавлял сам Мао. В Декларации особо отмечается, что «историческое значение XX съезда КПСС для дальнейшего развития международного коммунистического движения на основе марксизма-ленинизма". При этом в той же Декларации отмечается, что «Коммунистические и рабочие партии, участвующие в настоящем Совещании, заявляют, что ленинский принцип мирного сосуществования двух систем, получивший дальнейшее развитие в современных условиях и решениях ⅩⅩ съезда КПСС, является незыблемой основой внешней политики социалистических стран и надежной основой мира и дружбы между народами». [3]

Та же оценка была подтверждена и в Декларации 81 Коммунистической партии в Москве в ноябре 1960 года.

Как мы увидим дальше основное ухудшение отношений двух стран произошло после XXII-го съезда КПСС в октябре 1961 г. Отношения между СССР и КНР обострились, когда китайское руководство не удовлетворилось позицией СССР в 1962 г. по пограничному спору и КНР (октябрь-ноябрь 1962 г.)., так как СССР считал несправедливым вторжение КНР в Индию, расценивая его как нарушение соглашения между КНР и Индией (1954 г.), регулирующего пограничные споры между двумя странами.

Тем не менее, возвращаясь к началу этого процесса Мао Цзэдун следующим образом дал свою оценку новому советскому руководству на пленуме ЦК КПК 9 октября 1957 г.: «Прежде всего у нас имеются противоречия с Хрущевым в вопросе о Сталине. Мы не согласны с тем, что он втаптывает Сталина в грязь. Ведь он чернит Сталина до безобразия. А это уже касается не только одной их страны, но и всех стран. Установление нами на площади Тяньаньмэнь портрета Сталина отвечает чаяниям трудящихся всего мира и показывает наши основные разногласия с Хрущевым». [4]

Данная позиция вполне подчеркивала и дань традиции и преемственности в коммунистическом движении, а также демонстрировало независимость и самостоятельность китайской политики, и опасение, что тотальная критика личности Сталина могла перекинуться на самого Мао Цзэдуна. Дело в том, что к тому моменту в КНР стал складываться культ личности его председателя, как кормчего китайского народа и данный поворот руководства КПСС ударял и по нему лично.

Формально правильно критикуя лидеров КПСС за «курс XX съезда», который явился поворотным пунктом в построении социализма в СССР, китайское руководство делало совершенно неправильные политические выводы. Мао Цзэдун всерьез утверждал, что десталинизация стала формой перерождения Советского Союза и отказа его от социалистического пути развития. Более того, это было якобы повреждением процесса реставрации капиталистического строя. Позднее, уже в 60-е годы данная установка приведет к выработке Мао Цзедуном специальной теории «социал-империализма» в отношении СССР.

Поэтому данные выводы действительно стали поворотными, так как руководство КПК приходит к выводу о необходимости выработки самостоятельной линии, что выразилось потом в ожесточенной борьбе за лидерство в мировом коммунистическом движении и социалистическом лагере. При этом такая позиция оправдывалась необходимостью борьбы с ревизионизмом Москвы и сохранения принципов марксизма-ленинизма, которые отстаивались теперь сугубо китайской компартией, как они сами считали.

Правда, отстаивание этих принципов происходило явно с использованием «ультралевых» радикальных лозунгов. В частности, объектом нападения со стороны руководства КПК стал тезис советской компартии о мирном переходе от капитализма к социализму, озвученный Никитой Хрущёвым на том же XX съезде КПСС. Да, действительно этот пункт явно противоречил марксистско-ленинской теории, но можно истолковать его, как желание руководства СССР на тот момент избежать третьей мировой войны посредством так называемого мирного сосуществования двух систем с целью обеспечения возможности спокойного экономического развития и социалистического строительства в тех странах, где у власти уже стояли компартии.

Такая позиция отвергалось ведущими деятелями китайской компартии, которые считали его нереалистичным и невозможным в принципе. В ситуации попыток империализма остановить крушение колониальной системы и развязанных войн и интервенций в Индокитае подобный взгляд казался настоящей иронией. Но если, критика такой позиции КПСС была во многом обоснованной и верной, то нападки Пекина на тезис Москвы о необходимости и возможности предотвращения глобальной войны привели к выдвижению мелкобуржуазных авантюристических идей и лозунгов, ничего общего не имеющих с классовым подходом и марксистским анализом.

Речь идет об идее ядерной мировой революционной войны. Так, на совместном совещании коммунистических и рабочих партий в Москве в ноябре 1957 г. председатель китайской компартии озвучил концепцию о том, что даже если в случае ядерной конфликта будет уничтожена половина человечества, вторая, в лице победивших народов «крайне быстрыми темпами создадут на развалинах империализма в тысячу раз более высокую цивилизацию, чем при капиталистическом строе, построят свое подлинно прекрасное будущее».

Как видим эта «революционная война» представлялась позитивным явлением, не смотря на гибель большей части рабочего класса и трудящихся, так как таким образом полностью разрушила бы капиталистический базис и саму эту мировую систему. При этом Мао Цзэдун и большинство руководства КПК были уверены, что в итоге произойдет безусловная победа именно социалистического строя, несмотря на то, что производительные силы и большие массы населения в ядре социалистического лагеря, а именно в СССР, будут уничтожены.

Мао даже конкретизировал свои мысли в рамках своего доклада, пытаясь обосновывать свой ничем не подкрепленный оптимизм возможным количеством погибших: «Можно ли предположить, какое количество людских жертв может вызвать будущая война? Возможно, это будет одна треть из 2700 миллионов населения всего мира, т.е. лишь 900 миллионов человек. Я считаю, это еще мало, если действительно будут сброшены атомные бомбы. Конечно, это очень страшно. Но не так плохо было бы и половину... Если половина человечества будет уничтожена, то ещё остаётся половина, зато империализм будет полностью уничтожен и во всем мире будет лишь социализм». [5]

В Пекине исходили также из мысли, что большие массы китайского населения дают неоспоримые преимущества для КНР, так как в случае термоядерной третьей мировой войны потери для народа будут не столь критичными. Мао Цзэдун не исключал гибель 300 миллионов китайцев, но математически выводил, что остальные 300 смогут вполне освоить опустевшие земли и основать новый мировой центр социализма. При этом, руководство КПК уверовало в неотвратимость такого глобального столкновения в ближайшей перспективе.

Данная установка и практическая политика Пекина в Азиатско-Тихоокеанском регионе тогда уже явно вступала в противоречие с внешней политикой СССР, который тогда стремился избежать втягивания в местные региональные конфликты в целях предотвращения открытого вооруженного противоборства с США. Дело в том, что помимо мировой революционной ядерной войны, в 1958–1959 гг. руководство КПК выдвинуло новую линию в своей внешнеполитической деятельности, названную в национальном стиле следующим образом: «сидеть на горе и наблюдать за борьбой двух тигров». [6]

Эта концепция заключалась в том, чтобы спровоцировать конфликт между Советским Союзом и США и посредством этого добиться осуществления своих стратегических интересов в регионе. По сути это означало стремление китайской компартии вынудить Кремль пойти по пути теоретических наработок Мао о неизбежности активизации вооруженной борьбы социалистического лагеря с мировым империализмом.

Как раз в этот период с 1957-58-х годах резко обострилась обстановка в акватории вокруг острова Тайвань, где осели последние силы Гоминдана, которые получали прямую военную и политическую помощь Вашингтона. Тогда, как и сейчас, Пекин требовал присоединения Тайваня к материковому Китаю и предполагал, что СССР выступит в качестве одного из участников столкновений. В ответ на обстрелы островов Цзиньмэнь и Мацзу в Тайваньском проливе со стороны Народно-Освободительной Армии Китая (НОАК) американская администрация выдвинула силы своего тихоокеанского флота, оснащенного ядерным вооружением.

В этот момент Москва заняла позицию невмешательства в конфликт, исходя из того, что его эскалация не была согласована с нею китайским руководством, тем самым фактически дистанцировавшись от действий Пекина. Только после того, как новый тайваньский конфликт пошел на спад в октябре 1958 года Никита Хрущёв направил Эйзенхауэру формальное письмо протеста.

Подобная развязка ситуации стала еще одним и более серьезным фактором размежевания между КПСС и КПК и переломным моментом в отношениях между социалистическими странами. Ответным ходом Пекина стал отказ в октябре этого же 1958 года на предложение Москвы разместить базу подводных лодок и радиолокационную станцию слежения. То есть, отвергались с ходу меры реальной защиты в случае новой агрессии со стороны американских ВМС.

Данная ожесточённая полемика между СССР и КНР также немало подогревалась еще и внутриполитическим курсом. Дело в том, что 1958 г. Мао Цзэдун провозгласил «новую генеральную линию» в построении социализма. Эксперимент «трех красных знамен» («генеральная линия», «большой скачек» в промышленности, а также создание «народных коммун» в деревнях), имел ужасающие социально-экономические последствия. Данный «ультралевый» курс не имел ничего общего с советским опытом и игнорировал поступательное развитие индустриализации и коллективизации в 30-е годы, разбитое на несколько пятилеток.

В итоге волюнтаристской политики целый ряд регионов Китая был охвачен голодом, а целые отрасли народного хозяйства были парализованы. Советское руководство не без оснований считало попытки китайцев построить собственное социалистическое общество за три года, без оглядки на реальную отсталую базу и без научно-технической поддержки Москвы ошибочными, авантюристскими и опасными для интересов СССР.

При этом в самом Китае в 1957-м году впервые началась первая антисоветская кампания. Она была развязана в рамках внутриполитического курса «пусть расцветают сто цветов, пусть соперничают сто школ», когда ЦК КПК позволила части интеллигенции и различных около партийных и внепартийных групп обсуждать дальнейшей развитие социалистического строительства в целях предотвращения догматизма и перегибов. 

В итоге, конечно, данная дискуссия в верхушке китайского общества, вышедшей еще из дореволюционного прошлого, привела к негативным последствиям и антикоммунистическим заявлениям. Всем стала понятным желание данной творческой «элиты» вернуть капиталистический строй. Но в течение пока шла полемика резко укрепились антисоветские настроения, распространяемые правыми элементами, которые активно транслировались и партийной прессой.

Всё это вместе создало основу и предпосылки для резкого охлаждения отношений и запуска процесса разрыва между крупнейшими социалистическими странами мира уже во второй половине 50-х годов. В последующем ситуация только ухудшалась.

Справедливо критикуя оппортунистические тенденции и тезисы руководства КПСС о мирном сосуществовании социализма и капитализма и возможности мирного прихода коммунистов к власти, руководство КПК на самом деле впадала в другую крайность и оправдывала собственный курс, выразившийся в отходе от СССР, который уже к концу 60-х привел к ожесточенному конфликту, а также к становлению великоханьского шовинизма и национализма.

После того, как Пекин отказал в размещении базы военных подводных лодок, Москва отказалась в 1959 году от прежних договоренностей в области ядерной энергии, а затем в следующем году отозвала своих технических специалистов со строек китайского народного хозяйства. В 1960-м году произошли сокращения поставок сырья, оборудования и запасных частей. В последующем советское правительство потребовало возвращения кредитов, предоставленных Китаю ранее, начиная с 1950 года.

Естественно, это не могло не усилить враждебность Пекина, тем более это было болезненно в ситуации, когда политика «Большого скачка» откровенно проваливалась. Тогда на 1960-ый год пришелся самый серьезный кризис и голод, ударивший по миллионам жителям КНР. В ответ ЦК КПК стал открыто действовать на раскол международного коммунистического движения, и консолидировать вокруг себя в качестве альтернативного центра разные страны соцлагеря и коммунистические партии в чем-то расходившиеся с Москвой.

Так, в конфликте между КПСС и Албанской партии труда китайская компартия в итоге поддержала последнюю, а после полного разрыва советско-албанских отношений 1962 года Пекин подписал с Тираной соглашение о предоставлении экономической помощи. В итоге в начале 60-хгодов КНР кроме Албании, в разной степени поддерживала Румыния, КНДР, «леваки» в национально-освободительном движении стран Латинской Америки, Азии и Африки, что создавало на перспективу базу по формированию в мире коммунистических партий, ориентированных уже всецело на Пекин.

Не сошлось советское и китайское руководство с оценками Карибского кризиса. Впервые открыто в печати Пекин критиковал внешнеполитическую линию Москвы, назвав размещение ракет на Кубе авантюризмом, а их вывод – капитулянтством. Руководство СССР в свою очередь обвинило Китай в «негибком» поведении.

Но особое политическое наступление Мао и его соратники предприняли уже против Договора о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, космическом пространстве и под водой, который подписали представители СССР, США и Великобритании в Москве 5 августа 1963 года. Этот документ имел большое значение и его поддержали к концу года более 90 стран мира. Но Китай, который в то время старался приобрести ядерное оружие, пришёл к выводу, что этот договор направлен против него в результате сделки «двух сверхдержав».

Официально Пекин в своём заявлении указывал, что данный договор является «“обманом”, “предательством” интересов социалистических стран и народов всего мира», притупившим их бдительность в отношении агрессивной политики империалистических государств, приводит «к ослаблению обороноспособности социалистического содружества» и, более того, «закрепляет “монополию” трех держав на атомное и водородное оружие». [7]

На фоне приведенных обвинений весьма интересно, что само китайское правительство 31 июля 1963 г. торжественно провозгласило общемировую программу, направленную на полный запрет и тотальную ликвидацию ядерного оружия и существующих средств его доставки. По мнению советской стороны, Госсовет КНР рассчитывал противопоставить собственную программу договору о запрете испытаний, переговоры по которому были инициированы СССР еще в начале июля 1963 г. 

В этот же период с 1960 по 1966 год обостряется и идеологическая полемика между КПК и КПСС, которая стала настоящим стержнем начинающейся внешнеполитической борьбы СССР и КНР. Примером может служить серия статей в журнале «Хунци» и газете «Жэньминьжибао» а также доклада, представленного заведующим отделом пропаганды ЦК КПК Лу Динъи, выпущенных в преддверие торжественного собрания, посвященного 90-летию Ленина. На базе этих публикаций был выпущен уже и специальный сборник «Да здравствует ленинизм!», которая становилась основой для «разоблачения» «ревизионистской раскольнической линии» руководства КПСС.

Естественно, что данная тенденциозная брошюра была выпущена с целью «защиты марксизма-ленинизма» и преодоления идейных разногласий внутри мирового коммунистического движения. При этом Пекин якобы опирался на основу той же Декларации совещания коммунистических и рабочих партий 1957 года. [8] 

В ответ ЦК КПСС подготовил и распространил специальное письмо, датированное 14-м июля 1963 года, где говорилось совершенно о другом, и в частности, о неправильной интерпретации тезисов важнейших произведений Ленина, которые были включены в брошюру в отрывочном виде. Кроме этого, указывалось, что, наоборот, ЦК КПК извращает положения Декларации Московского совещания 1957 года.

Однако это объяснение нисколько не остановило полемику. Более того, с 1963 года ЦК КПК начинает широкую пропагандистскую кампанию и целый ряд акций, рассчитанный уже на граждан Советского Союза. В частности, по решению руководства китайской компартии различные учреждениям и частным лицам было отправлено 11 тыс. экземпляров брошюр и книг, содержащих антисоветскую пропаганду, а через два года их количество возросло до 45 тыс. экземпляров. [9] С этого момента с антисоветскими передачами, вещающими на территорию СССР начинает свою работу международное радио «Голос Пекина».

С началом этой открытой враждебной пропагандистской кампании в 1963 г. Пекин направил через дипломатическое ведомство в Москву обращение китайского руководства, где прописывались 25 пунктов по которым ЦК КПК расходился с позицией советского руководства. В этих пунктах подвергался осуждению весь государственный и общественный строй СССР, якобы уже достигшего дна перерождения. Кроме этого ЦК КПСС обвинялось в отказе от принципов марксизма-ленинизма и мировой революции в целом.

В свою очередь данные события подтолкнули Кремль к организации контрмер по нейтрализации идеологической наступательной стратегии со стороны Пекина, которая могла поколебать многие компартии и страны соцлагеря. В итоге на специальном пленуме ЦК КПСС в феврале 1964 года секретарь по идеологии М.А. Суслов выступил с докладом, в котором назвал линию китайской компартии «особым курсом», проникнутым «великодержавным шовинизмом и мелкобуржуазным авантюризмом». [10]

Подобная оценка действий Компартии Китая привели к еще большему ожесточению полемики и к еще более серьезной ответной критике КПСС и СССР в целом, что делало отношения между двумя коммунистическими партиями и своих стран еще более враждебными. Пекин старался в этот момент прикрыться революционной фразой и ультралевой фразеологией, но в оценке соотношения сил в мире и в реальной практике уходил вправо, что выразилось в выработке новых теорий, которым якобы ими «обогащался» марксизм-ленинизм

Так, в начале 60-х создается новая теория «промежуточных зон», которая будет еще расширена и уточнена Председателем Мао в течение нескольких лет. К этой произвольной концепции, игнорируя их классовую природу и политическое устройство, записывались все страны, расположенные между социалистическим лагерем и США, а также консолидируемые опасностью оказаться жертвами империалистической агрессии со стороны Пентагона.

Но в тоже время Мао Цзэдун разделил эти страны к двум условным зонам. Так, к первой зоне руководством китайской компартии были отнесены государства Латинской Америки, Африки и Азии, названные «Великим кормчим» «мировым крестьянством». [11] А во вторую «промежуточную зону» включены были уже промышленные страны, в том числе и Западной Европы, например, Франция, где якобы местная национальная монополистическая буржуазия была «способна бороться против американского империализма». [12]

Видимо тогда китайские лидеры были под впечатлением конфликта между Де Голем и Вашингтоном, который привел к выходу Франции из НАТО, но на самом деле такая теория развязывала руки Пекину в деле сближения с европейскими капиталистическими державами, что еще в 1949-м и в 50-е проделал Белград во время конфликта с Москвой. Здесь Мао Цзэдун фактически повторял политическую эволюцию Иосифа Броз Тито, правда двигаясь слева под прикрытием необходимости разжигания мировой революции.

На самом деле Председатель КНР ставил цель, опираясь на контакты с монополистической буржуазией (чем также обосновывал сотрудничество Китая с империалистическими странами в приведенный период) и используя противоречия в лагере капитализма, мобилизовать антиимпериалистический потенциал второй «промежуточной зоны». В результате указанная теория легла в основу внешнеполитической доктрины китайского руководства, которое выстраивало межгосударственные отношения КНР, опираясь именно на теорию «промежуточных зон».

Конечно, с одной стороны, Пекин таким образом декларировал о начале борьбы за первенство и влияние на страны третьего мира и из числа неприсоединившихся держав, но на самом деле поворот был сделан именно в сторону монополистической и финансовой буржуазии развитых капиталистических стран. В том числе, активизировались связи и с китайской зарубежной олигархией «хуацяо». Это говорит, о том, что еще задолго до рыночных реформ Дэн Сяопина в недрах руководства КПК готовилось идеологическое обоснование такого сдвига в сторону от социалистического пути развития и оправдывалось налаживание экономических и политических связей с капиталистическими странами якобы для отпора империализму. 

Мы здесь видим типичное следование теории этапов, когда по-меньшевистски капиталистические страны разделялись на зоны, где сначала должны были произойти буржуазно-демократические революции, а вместо опоры на рабочий класс и трудящихся развитых индустриальных держав делалась ставка на монополистическую буржуазию, которая, по мнению китайских коммунистов, была готова противостоять Вашингтону. Эта концепция правда потом в начале 70-х вовсе не помешала, а даже помогла КНР побрататься уже с США.

В 1964-м году после снятия Никиты Хрущева со всех постов, советское руководство предприняло попытку нормализовать отношения с Пекином, но ЦК КПК направил в Кремль ультиматум, потребовав отменить все решения, принятые на последних съездах КПСС, и пойти на территориальные уступки. Если по делимитации границ Москва готова была обсуждать спорные вопросы, то на отказ от утвержденных концепций мирного сосуществования пойти не смогла. В итоге идеологический и пропагандистский нажим КНР на СССР не только не ослаб, но и усилился.

Уже к 1965-му году Советский Союз был окончательно возведен в статус врага внутри Китая. В пропагандистский обиход вошел термин «угроза с Севера». Когда в 1964 г. в КНР прошло первое испытание атомного оружия, было официально заявлено, что это сделано «во имя защиты суверенитета, против угроз США и великодержавности СССР». Хотя сама её разработка проходила при научно-технической помощи со стороны Москвы. 

Окончательный разрыв отношений между двумя партиями произошел уже в марте 1966 г. В официальном письме от 22 марта 1966 г. ЦК КПК заявил о своем отказе направить делегацию на ХХIII съезд КПСС, тем самым фактически объявив о том, что встает в открытую оппозицию КПСС. Примечательно, что это совпало по времени с началом «Культурной революции», которая была объявлена чуть позже, когда все несогласные с курсом Мао Цзэдуна и его сторонниками внутри КПК объявлялись советскими агентами.

Сопровождаемая взаимной идеологической критикой череда неудачных попыток руководства двух держав прийти к консенсусу закончилась. Всё это окончательно развязало руки двум противоборствующим сторонам и породило структурный кризис советско-китайских отношений, затронувший все аспекты сотрудничества СССР и КНР и вызвавший настоящий раскол в международном коммунистическом движении.

С момента полного разрыва между КПК и КПСС Пекин поставил вопрос возвращения земель, якобы отторгнутых царской Россией у Поднебесной в разное время. В частности, речь шла о территориях Дальнего Востока, части Восточной Сибири, а также отдельных областей Таджикистана, Киргизии и Казахстана. Мао Цзэдун настаивал на пересмотре российско-китайских договоров XIX века. Пекин выдвинул тезис о том, что царская Россия захватила более 1,5 млн. кв.км «исконно китайских земель».

С этого периода надо отсчитывать период уже вооруженной эскалации ситуации на границе двух государств. Однако противоречия и инциденты в приграничной зоне между странами стали возникать еще с середины 1960-го года, а уже через два года было зафиксировано более пяти тысяч различных нарушений. Одним из первых таких конфликтов стал инцидент в районе Буз-Айгыр в Синьцзян-Уйгурском автономном районе (СУАР). Тогда тысячи скотоводов из КНР пересекли границу и отказывались затем вернуться на родину. 

Еще через два года произошло одномоментное массовое переселение в Советский Союз казахов, киргизов, татар и уйгуров в числе 68-ми тысяч человек, которые в последующем получили советское гражданство. Хотя поток мигрантов из Синьцзян-Уйгурского автономного района начался еще с 1955-го года и связан был с разным уровнем жизни, а также с национальными противоречиями. Уже тогда на окраинах КНР местные власти проводили шовинистическую великоханьскую политику в отношении этнических меньшинств, препятствуя обучению на национальном языке и завозя на эти земли переселенцев из внутренних регионов Китая.

Подобная миграция этнических меньшинств в СССР была поставлена властями Китая в вину Москве, якобы проводившей «подрывную деятельность» и враждебные акции через советские консульства в Кульдже (Инине) и Урумчи. [13] В итоге после серии провокаций и арестов дипломатов советское правительство вынуждено было ликвидировать Генконсульство и еще одно представительство в СУАР.

Однако несмотря на это претензии со стороны Пекина только росли. Мао Цзэдун коснулся открыто о территориальных спорах с СССР, когда в беседе с японской делегацией 10 июля 1964 г. заявил о захвате Россией более 1,5 млн. км2 «исконно китайских земель»: «Они отрезали все, что можно было отрезать. Некоторые говорят, что в придачу они хотят отрезать еще китайские Синьцзян и Хэйлунцзян… Более 100 лет назад они отрезали земли к востоку от Байкала, включая и Боли (Хабаровск), и Хайшэньвэй (Владивосток), и полуостров Камчатка. Этот счет не погашен, мы еще не рассчитались с ними по этому счету». [14]

Но новый виток территориальных претензий произошел уже после знаменитого XI пленума ЦК КПК VIII созыва от 8 августа 1966 года, где было объявлено «О великой пролетарской культурной революции». [15] Хотя это решение касалось внутренних вопросов, связанных с желанием Мао Цзэдуна провести массовую чистку партии и госаппарата, но ни у кого не оставалось никаких сомнений в развязывании новой кампании по эскалации конфликта с СССР.

Ведь чистки проходили под лозунгом борьбы с ревизионизмом, который якобы был насажден в партии многолетним влиянием Москвы. С этого момента по всей стране только усилилась антисоветская кампания, которая внедряла образ Советского Союза как «угрозы с Севера» [16] и уничтожала саму идею дружбы между двумя странами в сознании миллионов китайцев. Итогов культурной революции мы коснемся позднее, но в деле нагнетания агрессивных настроений в отношении первого социалистического государства она сыграла очень большую роль, как и в деле развития приграничных столкновений.

Вслед за Мао и после эпохального пленума ЦК КПК о наличии территориальных споров с СССР в мае 1966-м года заявил и министр иностранных дел Чэнь И, повторивший буквально каждое слово кормчего и возвестив о начале открытой борьбы за возвращение «исконно китайских земель». Примечательно, но советское руководство не отказывалось от проведения переговоров по спорным территориальным вопросам и в 1964-м году уже было достигнуто соглашение о том, что острова, в том числе и остров Даманский, по пограничным руслам рек на Дальнем Востоке должны в итоге отойти к КНР.

Однако этот договор не успели официально подписать, то есть он еще не вступил в юридическую силу, а китайская сторона с этого момента уже начала хозяйственное освоение данных территорий. То есть в руководстве КНР уже рассматривали острова своими, что явно было не в интересах Кремля, так как в случае фактического их отчуждения теряли смысл и силу все другие соглашения о границах, заключенные двумя странами ранее. Именно через эту призму и надо рассматривать всё то ожесточение борьбы, развернувшееся вокруг данных небольших клочков суши по реке Уссури.

В дальнейшем после беспрепятственного захвата этих островов и того же Даманского, Пекин мог распространить свою экспансию дальше уже на малозаселенные области Дальнего Востока и Восточной Сибири. Правильно оценивая большой перевес в людских ресурсах Китая, а также внутреннюю политическую нестабильность, вызванную культурной революцией, в Москве опасались, что лидеры КПК могут дать распоряжение о наступлении на советские территории, чтобы усилить свои позиции в ситуации острой борьбы за власть.

И такие основания были, когда под крики хунвейбинов и официальной китайской прессы о «неравноправности» существующих договоров между СССР и КНР с 1966 года многократно увеличилось количество столкновений на различных участках границы. Уже в декабре 1967 г. и январе 1968 г. серьезные столкновения произошли на о. Киркинский, 26 января 1968 г. — на о. Даманский, а также других островах на р. Уссури. В это время, а именно 5 января 1968 г советские пограничники арестовали китайских рыбаков, но в результате инцидента погибло четверо граждан КНР, что считается первым фактом кровопролития.

В результате этой эскалации обе страны только усиливали свои военные группировки на границе. Так по материалам советских спецслужб, командование НОАК в 1967 году перебросило свыше четырёхсот тысяч бойцов к пограничным рекам Амур, Уссури и Ялу, где вовсю возрождались заброшенные японские оборонительные сооружения, преодоленные Красной Армией в августе 1945 года. [17]

Советское правительство со своей стороны подписало с Монгольской Народной Республикой в январе 1966 года «Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между Союзом Советских Социалистических Республик и Монгольской Народной Республикой». Это соглашение рассматривалось руководством Китая как военный союз, а территория МНР как плацдарм для нападения на КНР. Данные опасения подкреплялись тем, что советская армия возводила там ракетные базы и перебросила к китайской границе сорок дивизий.

Фактически две державы, в которых правили компартии,стали мериться военными силами и активно готовиться к войне. Руководство ЦК КПК всерьез рассматривала перспективу удара по ядерным объектам КНР, который способен был в одночасье уничтожить все запасы атомного оружия. Напряженность возрастала такими темпами, что уже в октябре 1968 г. Чжоу Эньлай заявил, что от СССР «можно ожидать всего, в том числе и нападения на Китай». [18]

В связи с этим китайские лидеры, согласно архивным данным, в начале следующего 1969 года дали команду НОАК всерьез приступить к подготовке операции по ведению военных действий на острове Даманский и прилегающих территориях. Оправдывалось это решение тем, что открытое вооруженное столкновение необходимо для того, чтобы продавить советское руководство в целях осуществления уступок, а также для привлечения внимания мировой общественности к величайшей степени противостояния двух стран. Последнее было нужно в деле налаживания отношений и сотрудничества с главными капиталистическими странами, ведущими борьбу с СССР.

В итоге наивысшей точкой конфликта стали бои в марте 1969 года между частями НОАК и советскими пограничниками как раз за тот самый остров Даманский, длившиеся две недели. Еще в течение пяти месяцев возникали новые вооруженные столкновения по всему периметру советско-китайской границы. В итоге подобные провокационные действия китайской армии могли вызвать настоящую войну между двумя странами. 

Только активное силовое противодействие со стороны советской пограничной охраны стало главным фактором, подтолкнувшим Пекин к проведению дипломатического зондажа в целях осуществления переговоров. В конце марта этого года правительство СССР сделало заявление по событиям на острове Даманский, в котором предложило властям Китая возобновить переговоры о границе, прерванные в 1964-м году. И уже в мае правительство КНР выпустило своё заявление, в котором призывала сохранить границы в прежнем виде и ввести запрет на использование оружия с двух сторон. 

Уже 11 сентября 1969 года состоялась личная встреча глав правительств, во время которой А.Н. Косыгин резонно заявил Чжоу Эньлаю: «Западная печать и все силы во главе с США прилагают все возможные усилия, чтобы столкнуть СССР с КНР, и возлагают в связи с этим надежды покончить с социализмом и коммунизмом. Поэтому вопрос взаимоотношений СССР с КНР имеет огромное мировое значение». [19]

В результате этой встречи 20 октября 1969 года в столице КНР начались полномасштабные переговоры по спорным пограничным вопросам, которые продолжились вплоть до сентября 1971, закрепив статус кво. Правда спорные территориальные вопросы так и не были решены и новые переговоры были возобновлены лишь после 1982 года. Не удалось также прийти к соглашению о возобновлении экономического сотрудничества, а общие отношения оставались враждебными. Но самое важное то, что после этого удалось не допустить перехода критической черты, а сама возможность полномасштабной войны резко уменьшилась.

Таким образом, с началом китайской культурной революции взаимоотношения СССР и КНР еще более обострились, а 1969 г. стал поистине «черной страницей» в истории советско-китайских отношений, редкие нити экономического, научно-технического и культурного сотрудничества в которых были разорваны окончательно, что фактически свело на нет результаты двух десятилетий сотрудничества двух стран. В данный период идеологические разногласия, имевшие место еще во второй половине 50-х – первой половине 60-х гг. XX в., переводились в плоскость национальных противоречий СССР и КНР. 

Руководство Народной Республики отказалось от идеи дружбы со «старшим братом», провоцируя как политические конфликты на международном уровне, так и локальные столкновения в пределах отдельных приграничных территорий с Советским Союзом, вылившиеся в кровопролитное вооруженное противостояние. Несмотря на предпринятые осенью 1969 г. попытки нормализации отношений, позволившие обеим сторонам отойти от перспективы крупномасштабного конфликта, остаточная напряженность также продолжала существовать во взаимоотношениях СССР и КНР в последующие десятилетия.

Новый внешнеполитический курс Китая формировался как раз под влиянием открытого вооруженного противостояния с Советским Союзом на его границах и был зафиксирован IX съездом КПК, состоявшегося с 1 по 24 апреля 1969 года. Основной текущей целью, принятой съездом, стала борьба компартии и народа страны против империализма, центром которого объявлялись США, и одновременно с ним современный ревизионизм во главе с КПСС. 

Также на этом съезде была принята концепция о перерождении СССР в социал-империалистическое государство, которое только усилилось после избрания генеральным секретарем советской компартии Леонида Брежнева. Согласно новой теории руководство КПСС стало «еще бешенее насаждать социал-империализм и социал-фашизм», подавлять советский народ, осуществлять всестороннюю реставрацию капитализма, а также усиливать «угрозу агрессии против нашей страны». [20]

Большое место на IX съезде было уделено тематике предстоящей мировой войны, которая освещалась с позиций «Великого кормчего» о международном военном конфликте в соответствии с которым «существуют только две возможности: или война вызовет революцию, или революция предотвратит войну». [21] При этом главными зачинателями глобальной вооруженной схватки в равной степени указывались США и СССР.

Самым важным, что в результате обсуждения главным врагом китайского народа объявлялся Советский Союз. Мао Цзэдуна договорился в своём докладе даже о том, что СССР представляет большую опасность для дела социализма и мировой революции чем США: «Американский империализм – это бумажный тигр, который уже давно проткнут народами мира, «социал-империализм» - намного обманчивее по сравнению с империализмом старой марки и поэтому намного опаснее». 

Угроза советской агрессии против КНР представлялась руководству КПК вполне реальной по ряду причин. В первую очередь в результате произошедших прямых вооружённых столкновений на острове Даманский, которые были представлены китайской пропагандой как доказательство экспансионистских целей Москвы. Другим поводом для таких рассуждений стал ввод советских войск в Чехословакию, так как ЦК КПСС якобы мог повторить подобное уже в отношении Китая.

И самой важной причиной по задумке Мао Цзэдуна стало то, что «угроза с Севера» явилась удобным инструментом осуществления задач экономического роста Китая с целью преодоления отсталости. Это было связано не только с мобилизацией сил экономики и развитием военно-промышленного комплекса в стране, ставшей единым милитаризированным лагерем, но и с перспективами наращивания торговли и экономического сотрудничества с капиталистическими странами. 

В последующем руководство КНР оправдывало такой подход данными о том, что ВВП страны вырос с 1968 по 1976 год в два раза. [22] Если говорить проще, лидеры КПК, исходя из интересов модернизации, использовали вооруженный конфликт с СССР для осуществления благоприятных условий сотрудничества с Западом, в первую очередь с США.

А в связи с этим резонным вопросом становится то, почему ведущие капиталистические страны пошли на сближение с Китаем? Ответ достаточно прост, так как именно Советский Союз рассматривался западным империализмом в качестве ядра мировой социалистической системы, и антисоветская деятельность китайской компартии давала возможность максимально ослабить его. Помимо прочего, для американского и европейского капитала открывался внутренний китайский рынок и создавалась перспектива использования дешевой рабочей силы, что подталкивало правящий класс Америки пересмотреть свои оценки и политическое отношение к Пекину.

Результаты этого поворота КНР в сторону Запада не заставили себя долго ждать, и уже 25 июня 1969 года действующий американский президент Ричард Никсон выдвинул так называемую «гуамскую доктрину», в результате которой США отказывались от использования собственных войск для осуществления длительных военных кампаний в странах третьего мира. Таким образом, задачи по борьбе с коммунистическим движением в Индокитае перекладывались на американских сателлитов, при продолжении осуществления военной и экономической поддержки.

Согласно этой доктрине военное давление США на Китай было серьезно уменьшено, так как Пентагон сокращал собственные контингенты войск в Южной Корее, Южном Вьетнаме, Таиланде, а уже в конце 1969 года убыл от берегов Тайваня и седьмой флот, обладающий ядерным вооружением. Соответственно, с этого острова была снята и часть американских войск, что создало почву для налаживания отношений между Пекином и Вашингтоном.

В ответ на эти шаги лидеры китайской компартии пошли на переработку части своей внешнеполитической доктрины. В частности, в мае 1970 года «Великий Председатель» откорректировал концепцию о мировой войне, подав его уже в другом виде: «Опасность новой мировой войны все еще существует, и народы всех стран должны к этому подготовиться. Однако ныне главной тенденцией в мире является революция». [23]

Подобная идеологическая конструкция дала возможность передвинуть перспективу вооруженного столкновения с мировым капитализмом на второй план и переключить силы для осуществления экономических преобразований в самом Китае. Такая переделанная теория мирного сосуществования только в новой обёртке и с китайской спецификой, позволявшая резко уменьшить градус противостояния между Поднебесной и Америкой.

В результате произошло резкое изменение отношений между двумя странами в деле установления и развития сотрудничества во всех сферах. В июле 1971 года состоялась встреча главы китайского правительства Чжоу Эньлая и Генри Киссинджера, а в конце февраля 1972 года В КНР с официальным визитом прибыл Ричард Никсон. Но еще до прибытия этих новых друзей в Пекин в Вашингтоне сняли эмбарго на торговлю с Китаем, и уже к 1976-му году общий товарооборот со странами капитализма превысил объем его торговли со странами социализма в 3,2 раза. [24]

Фактически уже тогда, начиная с провозглашения в 1969-м году антисоветской выдумки о «социал-империализме», оправдывался курс на переориентацию в сторону США и создавались основы для проведения рыночных реформ в будущем.

Уход в результате смерти Мао Цзэдуна и Чжоу Эньлая в 1976-м году, привел в последующие годы не просто к смене поколения руководителей и вызвал новый острый виток внутрипартийной борьбы, но в итоге логически завершил политическую эволюцию режима, который уже окончательно пошел по пути внедрения буржуазных норм хозяйствования и капиталистических элементов в экономическом развитии. Этому способствовали установление дипломатических отношений с США и переориентация на империалистические страны Запада.

В то же время антисоветская деятельность Китая во всем мире продолжилась с новой силой, так как генеральная линия борьбы против советского гегемонизма оставалась неизменной. Самым ярким примером тому может служить прямой конфликт между китайской и советской «сферами влияния» в Камбодже(Кампучии), где в 1975 году к власти пришли «красные кхмеры» во главе с Пол Потом, которых поддерживала Компартия Китая.

Кроме авантюр и волюнтаризма по ликвидации «буржуазных городов» и массового террора в отношении несогласных и этнических меньшинств, маоистское руководство Камбоджи пошло по пути постоянных нападений и провокаций в отношении соседнего Вьетнама, воспроизводя богатый опыт «старших китайских товарищей», наработанный в борьбе против Советского Союза. 

В итоге уже в ноябре 1978 года Ханой подписал долгосрочный договор о дружбе и сотрудничестве с Советским Союзом, предусматривающий военную и экономическую помощь. Затем армия Социалистической республики Вьетнам предприняла наступление на территорию Камбоджи, нанеся военное поражение режиму красных кхмеров и установив новое правительство, дружественное вьетнамской компартии.

После этого, уже вооруженный конфликт между Китаем и социалистическим Вьетнамом стал неизбежным. Поводом послужило то, что руководство вьетнамской компартии предприняло высылку потенциально опасных более двухсот тысяч этнических ханьцев, проживавших в городах и являвшихся предпринимателями и мелкими торговцами.

В ответ лидеры Китая решили «преподать Вьетнаму урок» и 17 февраля 1979 года полмиллиона солдат НОАК пересекли границу с Социалистической республикой Вьетнам. Кровопролитные бои продлились месяц, не дав каких-либо преимуществ китайской армии, которая вынуждена была в итоге позорно ретироваться. Советский Союз политически осудил данное вторжение и нарастил свои поставки вооружений вьетнамской стороне.

В результате этих событий Пекин отказался пролонгировать советско-китайский договор 1950 года, действие которого истекало в 1980 году. Это была самая низкая точка отношений между СССР и КНР, а также черная страница отношений между странами, декларировавшие социалистический путь развития, среди которых усугублялся раскол, приводящий к прямым вооружённым столкновениям в Азии и к ожесточенной борьбе между новыми маоистскими и старыми промосковскими компартиями в капиталистических державах.

В то же время внутри КПК с 1976 по 1980 годы шла непрерывная борьба, приведшая к власти лидера «правого крыла» Дэн Сяопина. Ближайшие соратники Мао Цзэдуна оказались неспособными удержать власть, а ряд из них были арестованы и предстали перед судом по делу так называемой «банды четырёх». [25] Самое смешное, что они также обвинялись в сочувствии советскому ревизионизму, хотя по их указанию в апреле 1976-го года был организован теракт у здания посольства СССР в КНР.

Что же привело к такому развитию событий, а улучшение отношений между СССР и КНР так и не произошло после смерти «Великого кормчего» и отстранения от власти его соратников из «революционного штаба»? 

Во многом это стало результатом прошедшей культурной революции, которая привела не только к широкомасштабным репрессиям против партийной оппозиции, но и к фактическому разгрому КПК, общественных организаций в лице Коммунистического Союза Молодежи Китая, профсоюзов, пионерской организации и других в чём и заключался смысл лозунга «Огонь по штабам!». Культурная революция являлась инструментом в руках Мао и его сторонников по проведению гигантской чистки от технократов и «правых», которые выступали в своё время против политики «Великого скачка» и постепенно оттесняли «Великого кормчего» от власти.

В результате разнузданной травли со стороны молодчиков-хунвейбинов были уничтожены такие видные деятели китайской революции как Лю Шаоци и маршал Пен Дахуай, а также погибли тысячи коммунистов. В общей сложности под каток чисток и репрессий попало до пяти миллионов членов и сторонников партии. В последующем во время только первой волны реабилитации 1978 года политически оправдано было 130 тысяч коммунистов.

После разгрома кадров высшего и среднего звена, многие из которых имели опыт участия в революции и гражданской войне, на их место выдвигались безыдейные карьеристы и лидеры молодежных группировок, а также некоторые провинциальные партийные функционеры, решившие оседлать движение хунвейнбинов. Они и составили костях новых выдвиженцев, ставших опорой и частью ближайшего окружения в последние годы правления Председателя как в партийном и хозяйственном аппарате, так и в армии. Типичным примером может служить серая фигура Хуа Гофэна как официального преемника Мао.

В итоге уже после смерти Мао, ослабленная чистками партия, которая во многом видоизменилась, уже не способна была выправить курс из-за утери традиций внутренней демократии, и оказалась во власти и под контролем рыночников и правых, взявших в ней вверх под руководством вернувшегося Дэн Сяопина. По сути, своей культурной революцией, которую Мао проводил для узурпации полномочий и разгрома врагов, он обезоружил КПК и открыл дорогу для тех, кого он формально осуждал и против кого боролся.

Ден Сяопин, инициировавший открытый судебный процесс над «бандой четырех», в числе которых оказались ближайшие соратники Мао и его жена, на самом деле нанес серьезный пропагандистский и политический удар по оставшемуся «левому крылу» в лице того же Хуа Гофэна, дискредитировав параллельно его и весь прежний курс культурной революции.

Идеологические установки «о социал-империализме», ярый многолетний антисоветизм и вооруженные столкновения на границе с СССР, а затем и с Вьетнамом не оставляли в свою очередь возможности для быстрого восстановления связей с Москвой. Тем более, что сам Хуа Гофэн и даже Дэн Сяопин, несмотря на дальнейшее разоблачение культа личности «Великого Председателя» и культурной революции в целом, все-же длительное время опирались на идеологический и политический багаж Мао, в том числе, и в деле борьбы против Советского Союза.

Правда, интересен тот момент, когда в феврале 1980 года на пятом пленуме ЦК КПК лишилась своих постов «новая четвёрка» из числа оставшихся соратников Мао и власть уже окончательно перешла в руки «прагматиков».[26] В результате терминология «ревизионизма», «буржуазной контрреволюции», «реставрации капитализма», применявшейся в отношении Советского Союза, а также во внутрипартийной борьбе признавалась «проявлением «предательской» ультралевой линии «четверки»». 

В итоге такого правого поворота дальнейшая идеологическая борьба с СССР теряла свою классовую основу и всякий смысл, в связи с чем ЦК КПК полностью свернул критику внутриполитического курса КПСС. Но это то же никак не отразилось на внешнеполитических отношениях двух стран вплоть до конца 80-х годов.

А после объявления Дэн Сяопином политики четырёх модернизаций и рыночных реформ Китай двинулся уже по пути капиталистического развития, увязывая своё будущее с западными инвестициями и с созданием свободных экономических зон. Советский опыт социалистического строительства, как и налаживание экономических отношений с соцлагерем, Пекину были уже не нужны.

Попытки Москвы установить дружеские связи с новым «прагматичным» руководством КПК наталкивались на чрезмерные требования Пекина, связанные с желанием убрать советские войска из Афганистана, Монголии, прекратить поддержку Вьетнама в деле «оккупации» Камбоджи. Фактически это означало вмешательство лидеров КНР во взаимоотношения СССР с другими социалистическими странами, что было неприемлемо для советского правительства.

Ситуация начала меняться только с 1986-го года, когда новый генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачёв во время своих выступлений в Красноярске и во Владивостоке декларировал идею улучшения отношений с КНР посредством компромиссов. И уже только после вывода советских войск из Афганистана и части контингента из Монголии состоялась в 1989-м году эпохальная встреча Дэн Сяопина и Горбачёва в Пекине. На тот момент между ними действительно было мало разногласий, так как руководство КПСС пыталось копировать рыночные реформы КПК и фактически признало свои прежние «ошибки», совершенные в период застоя.

И когда в СССР в конце 80-х и в начале 90-х годов усилились действительно контрреволюционные процессы и реставрация капитализма, то ЦК КПК никак не реагировал на них, посчитав их нормальным явлением триумфа «прагматизма». Лишь только полное разрушение Советского Союза несколько отрезвило китайское руководство, которое постаралось укрепить роль и власть правящей партии, но в целях контроля и управления над рыночными механизмами, возглавив процесс врастания страны в капитализм.

Раскол между КПК и КПСС, начиная с конца 50-х годов, привел к серьезнейшим последствиям и во многом ослабил ядро мирового социализма в лице Советского Союза, который был и оставался до конца центром противодействия глобальной капиталистической системе. Фактически данное противостояние со стороны Пекина выродилось в соперничество с Москвой за лидерство и влияние на социалистические страны, международное коммунистическое движение и неприсоединившиеся страны. Это дало больше возможностей империалистическим державам во главе с США активно противодействовать мировому революционному процессу.

Критика советского руководства после ХХ съезда КПСС со стороны китайской компартии вначале была обоснованной, но затем приобрела тенденциозный характер с в корне неправильными выводами. Несмотря на негативные политические процессы десталинизации конца 50-х годов и наличие отрицательных последствий для социалистической экономики в результате косыгинских реформ и других преобразований 60-х годов, которые заложили противоречия и несоциалистические элементы в систему, в СССР всё же не произошла реставрация капитализма и тем более он не превратился в социал-империалистическую державу, как утверждала КПК. 

А именно такие обвинения выдвигал Мао Цзэдун в адрес Москвы, создавая из первого рабочего государства образ врага для китайских трудящихся и навешивая на советское правительство ярлык социал-ревизионизма.

Можно сделать вывод о том, что Мао Цзэдун воспользовался кампанией, начатой Никитой Хрущевым по развенчанию культа личности Сталина, с целью формирования собственного самостоятельного курса в пику руководству СССР под видом защиты принципов марксизма-ленинизма для захвата первенства в мировом коммунистическом движении, что отвечало его амбициям. В этот момент в КНР формировался его собственный образ непогрешимого вождя революции и «Великого кормчего», способного определять и линию всех коммунистических партий в мире.

Об этом свидетельствует и курс на осуществление «Великого скачка», провозглашенный в 1958-м году, который по задумке Председателя КНР должен был за три года преодолеть отсталость и привести страну к социализму. Он явно противоречил советскому опыту социалистического строительства и документам VIII съезда КПК, которые декларировали поэтапное выполнение пятилетнего плана. В итоге это привело к серьёзным последствиям для экономики и к массовому голоду в Китае.

Таким же образом можно рассматривать и теорию революционной ядерной войны, которая якобы была провозглашена в ответ на концепцию мирного сосуществования стран с разными социально-экономическими системами и принятой на совещании коммунистических и рабочих партий в Москве в 1957-м году по инициативе КПСС. Если к тезису о мирном сосуществовании необходимо применять критику, то идея Мао Цзэдуна о ядерной революционной войны с целью уничтожения капиталистической системы явно противоречит классовому подходу и самому марксизму как таковому.

Её Пекин стремился применить с целью втягивания СССР в региональный конфликт с Тайванем для сдерживания США или для провоцирования третьей мировой войны, из которой по мнению Мао, КНР вышел бы победителем, учитывая огромный человеческий потенциал китайского народа. Подобная реакционная шовинистическая идея обряжалась в яркие словесные революционные одежды, но служила целям великодержавности и росту националистических настроений внутри Поднебесной.

Другая концепция маоизма о «промежуточных зонах» в свою очередь формально следовала в фарватере теории этапов, но только внешне, так как обосновывала практическую возможность объединения с национальной монополистической буржуазией развитых капиталистических стран, с целью использования её потенциала в противовес империализму в лице США. Эта идеологическая конструкция хотя и оправдывалась задачами борьбы с Вашингтоном, но на самом деле сознательно вводила в заблуждение, так как напротив служила цели сближения КНР с ведущими капиталистическими державами.

Этой же цели служила и теория «социал-империализма» и «социал-фашизма», превращавшая СССР в главного врага китайского народа и всего коммунистического движения. Особенно сильно эта идея внедрялась в период культурной революции, когда страна объявлялась из-за «угрозы с Севера» в единый милитаризованный лагерь. Подобная концепция наращивала националистические настроения внутри Китая, так как объясняла агрессивную сущность Советского Союза и призывала вернуть силой оружия «исконно китайские земли», захваченные еще царским правительством за счет заключения неравноправных договоров.

То, что Москва вернула Китаю в 1950-м году Китайско-восточную железную дорогу (КВЖД), порт Артур и город Дальний, а также готова была в 1964-м рассмотреть спорные территориальные вопросы, в расчет руководством КНР не брались. А теория в итоге послужила разжиганию кровопролитных столкновений на границе с СССР в 1969-м году. Данный вооруженный конфликт, как и сама концепция «социал-империализма» в результате стали основой для разворота Китая в сторону Запада и восстановления дипломатических и экономических отношений с США в начале 70-х годов. С этого периода Вашингтон рассматривает Пекин в качестве своего партнера и даже союзника в деле сдерживания и ослабления Советского Союза.

По нашему мнению, все это произошло, в том числе, из-за отсутствия политического и организационного центра коммунистического движения. И тут во многом сказывался роспуск в 1943-м году Коминтерна, так как ни Информбюро коммунистических партий, сформированное после Второй мировой войны, ни ежегодное совещание коммунистических и рабочих партий не могли заменить централизованный штаб и добиться идейного единства.

В связи с этим невозможно было в полной мере координировать и действовать сообща в деле социалистического строительства в тех странах, где к власти пришли коммунисты. Органы СЭВ и Варшавского договора также не обладали теми политическими полномочиями и возможностями, ограничивая силу и возможности социалистического лагеря. Двусторонние договора между соцстранами эту проблему также не решали, а в случае изменения конъюнктуры на примере Китая теряли свой смысл, превращаясь в клочок бумаги.

Подобное положение не могло обеспечить монолитность международного коммунистического движения, что и привело к проявлениям волюнтаризма со стороны руководства отдельных компартий, а также к образованию целого ряда течений в деле построения социализма со своими отступлениями и спецификой, такими как титоизм, ходжаизм, маоизм, чучхе и прочих. При этом в Западной Европе в 60-е годы появился еще и еврокоммунизм, принципиально противоречащий марксизму-ленинизму. 

В связи с этим маоистский Китай во многом воспроизводил опыт и эволюцию Югославии конца 40-х – начала 50-х годов только несоизмеримо в большем масштабе, отходя от социалистического курса и вступая в дружеское сотрудничество с Западом во главе с США. В данном контексте маоизм выступил на исторической арене в качестве конструкции против дела социализма. Этот процесс логически завершился рыночными реформами Дэн Сяопина и развитием китайского капитализма под вывеской «социализма» с этнической спецификой и превращения КНР в типичную империалистическую державу. 

В итоге, можем сказать, что КПК воспользовалась XX съездом КПСС и оппортунистическим поворотом в КПСС, но за ее позицией стояли теоретические и политические вопросы, пронизанные националистическими настроениями, которые привели к неприемлемым позициям. Таким образом, в течении последующих десятилетий КНР поддержала, например, моджахедов в Афганистане или УНИТу в Анголе. Такую позицию КНР, в свою очередь, использовали США для продвижения своих интересов. 

Мы можем также сказать, что рыночные преобразования в Китае стали даже триггером контрреволюционных процессов в социалистическом лагере, так как используются со стороны некоторых партий, отступивших от закономерностей социалистического строительства, как привлекательный пример внедрения частнокапиталистических элементов в плановую экономику. Примечательно, но определенная группа в руководстве КПСС в лице Юрия Андропова, а затем и Михаила Горбачева всерьез рассматривали опыт деятельности китайских «прагматиков» в деле осуществления новой экономической политики.

В то же время маоизм нанёс огромный урон международному коммунистическому движению, внеся сознательный раскол в его ряды. Так, в момент культурной революции Пекин взял курс на формирование маоистских политических структур по всему миру. Новые «марксистско-ленинские» партии представляли собой агрессивные раскольнические организации, осуществлявшие нападения, в том числе физические, на представителей традиционных компартий.

В странах третьего мира ими проповедовалась в 60-80-х годах стратегия партизанской войны с опорой на крестьянство. Ярким примером успешного прихода к власти партизан-маоистов стала Камбоджа (Кампучия), где за несколько лет в результате развернутого террора было убито три миллиона мирных жителей. В развитых капиталистических странах была попытка маоистов опереться на молодежное и студенческое движение, которая привела к созданию многочисленных сектантских партий.

По сути маоизм стал оборотной стороной еврокоммунизма, так как и возникли эти явления в Европе практически одновременно. Примечательно, что ряд маоистских партий в 90-х годах как раз повторили социал-демократическую эволюцию, как, например, Социалистическая партия Голландии, которая успешно встроилась в буржуазную парламентскую систему. Целая сеть маоистских партий по-прежнему продолжает действовать как рука Пекина в Латинской Америке, Азии и Африке, раскалывая рабочее и народное движение и поддерживая китайский капитализм и расширение монополий Китая по всему миру.

Инициируя раскол в коммунистическом движении, маоизм еще и изрядно дискредитировал марксизм в глазах миллионов трудящихся как фактом вооруженных конфликтов между соцстранами и открытого столкновения между партиями, называющими себя коммунистическими, так и извращениями в результате волюнтаристских попыток социалистического строительства. 

Мы должны извлечь уроки из истории взаимоотношения между социалистическими странами на этом негативном примере, чтобы новые поколения коммунистов-революционеров и пролетарских борцов не повторили ошибок на очередном витке исторического развития, когда капитализм вновь окажется на пороге смертельного кризиса.