Латвия занимает особое место в истории революционного движения и социалистического строительства в России ХХ века. Уже в конце XIX века в Лифляндской и Курляндской губерниях Российской империи (часть территории современной Латвии) происходило бурное развитие капитализма. По количеству населения Латвия составляла всего 1,5% жителей Российской империи, а производила 5,5% промышленной продукции. В крупной промышленности Латвии работали 62 300 рабочих. В латвийском обществе происходило складывание его основных классов-антагонистов – буржуазии и промышленного пролетариата. В среде рабочих и их объективных союзников – батраков, в силу сложившихся условий наибольший интерес вызывали идеи социал-демократов. Но, опять-таки, местные условия обусловили изначальную разрозненность сторонников социал-демократического движения на латышские, русские и еврейские организации. Эта национальная разрозненность, несмотря на видимое её, впоследствии, преодоление, оказалась чрезвычайно живучей и остро себя проявила в кризисе компартии Латвии в 1959 году и её раскола в период распада СССР в 1991 году.

В то же время, знаменательным остаётся тот факт, что первое государственное образование на основе Советов было создано на территории нынешней Латвийской республики еще 9 ноября 1917 года. Власть в нем принадлежала Исполнительному комитету совета рабочих, солдатских и безземельных депутатов (создан в августе 1917 года) и оно известно под названием Республика Исколат. В отличие от других подобных образований на территории бывшей Российской империи, Исколат достаточно уверенно контролировал ситуацию, так как опирался на хорошо организованную и вооруженную силу -- части латышских стрелков, что имело решающее значение в условиях тогдашнего административного “разброда и шатания”. 

Исключительно важной в это время была материальная помощь со стороны также только что возникшей Советской России. И она была оказана. Так, в декабре 1017 года советское правительство направило в неоккупированную часть Латвии 50 тыс. пудов ржаной и 25 тыс. пудов пшеничной муки. В декабре 1017 года Латвия получила финансовую помощь в размере 68 020 рублей, а на январь и февраль 1918 года было намечено выделить ещё более крупные суммы. [1]

Республика Исколата была уничтожена в феврале 1918 года в результате захвата всей территории Латвии германскими войсками. Но латышские стрелковые части сыграли важную роль в Октябрьской революции в Петрограде и в последующей гражданской войне. Исколат был политической и исторической предтечей Советской социалистической республики Латвии (1918 г.), а затем и Латвийской ССР (1940 г.). Почему же республика с такими революционными традициями и таким историческом прошлым спустя 70 лет оказалась в авангарде буржуазной антисоциалистической контрреволюции?

Решающими, на наш взгляд, стали внутренние причины, способствовавшие уничтожению СССР: от кризиса идеологической работы и предательства элит до деградации классового сознания масс. Эти причины носят достаточно общий характер для всей территории первого социалистического государства СССР. Так, к примеру, первым руководителем Латвии после ее выхода из состава Союза ССР , стал выпускник Академии общественных наук при ЦК КПСС, успешный комсомольский номенклатурщик с 15-летним стажем, затем секретарь республиканского ЦК партии по идеологии Анатолий Горбунов. Вместе с тем, в ряде республик имелись и определенные местные отличия. Например, в азиатских республиках и Закавказье значимым фактором деградации властных структур в 1970-80-х годах прошлого века была коррупция и клановость (трайбализм), а вот для Латвии это было нехарактерно. 

Общим и весьма значимым фактором контрреволюции являлись обострившиеся национальные отношения, особая чувствительность которых проявилась достаточно давно, в том числе, как сказано выше, уже в период формирования революционных сил в Латвии. Идейные корни уклона в сторону национальных интересов в ущерб классовым продолжали сохраняться в форме скрытого межэтнического конфликта и привели впоследствии к острому кризису в компартии Латвии в 1959 году и к её расколу в ходе набиравшего силу процесса распада СССР в 1991 году. 

Другой причиной массового недовольства населения было состояние экономики и социальной сферы. Это может восприниматься с недоумением, поскольку уровень жизни в Латвийской ССР был выше, чем во многих других республиках Союза. Тем более, что этот уровень реально повышался из года в год. 

После окончания войны задачи мирного строительства были определены в четвертом пятилетнем плане восстановления и развития народного хозяйства СССР на 1946 – 1950г.г. Сессия Верховного Совета Латвийской ССР, проходившая 25 июля 1946 года, определила основные задачи пятилетки: в кратчайший срок восстановить разрушенное немецко-фашистскими оккупантами народное хозяйство республики, достигнуть довоенного уровня развития промышленности и сельского хозяйства, а затем значительно превзойти его.

 Уже в 1948 году объем валовой продукции промышленности Латвийской ССР на 81% превысил уровень 1940. Таким образом, намеченная пятилетним планом задача – превысить в 1950 году довоенный уровень промышленности на 80% - была выполнена за 3 (!) года.

В советский период в республике была проведена масштабная индустриализация. Помимо довоенных фабрик и заводов (реконструированных и расширенных) были введены в строй более 200 предприятий и новых заводских цехов, был построен каскад ГЭС на Даугаве, по сей день обеспечивающий Латвию электроэнергией. При этом всесоюзное значение приобрела наиболее высокотехнологическая промышленность республики. Хотя, с другой стороны, такое же значение имела и традиционная экономическая специализация Латвии – сельское хозяйство. 

К началу 1980-х годов производство промышленной продукции продолжало расти и превысило довоенный уровень в 47 раз, а валовая продукция сельского хозяйства увеличилась в 1,5 раза. За период с 1985 по 1990 год, выпуск товаров промышленностью Латвийской ССР вырос на 18%, сельскохозяйственной продукции на 14%, а розничный товарооборот, без учёта алкогольной продукции, повысился на 29%. В результате, по оценке ИМЭМО РАН, в 1990 году Советская Латвия занимала 40-е место в мире (!) по ВВП на душу населения. [2]

Достижения, казалось бы, вполне очевидные. Не замечать их, либо сознательно игнорировать, просто невозможно. Тем не менее, развала это не остановило. 

Для понимания этого парадокса придётся обратиться к политэкономическим основам.

Проблема видится в том, что невзирая на все успехи социалистического строительства, фактическое развитие производительных сил не соответствовало ни реальному, ни, тем более, декларируемому уровню общественных отношений. Грандиозные, без преувеличения, успехи в области индустриального роста соседствовали с такими нехарактерными для объявленного руководством КПСС уровня “развитого социализма” явлениями, как дефицит жилья, мест в детских дошкольных учреждениях, широкого круга товаров народного потребления (включая основные продукты питания!), существовавшей необходимости принудительного нормирования их реализации и при этом -- низким качеством этих товаров.

Эти и другие негативные обстоятельства вполне закономерно создавали предпосылки для недовольства трудящихся, формировали недоверие к выдвигаемым социально-экономическим задачам и стимулировали протестные настроения в обществе по отношению к провозглашавшимся партийными органами идейным установкам. Причем, у наиболее сознательной части рабочих недоумение и возмущение вызывали даже не более низкие потребительские свойства бытовых предметов и товаров из области комфорта, а тот факт, что советские трактора, комбайны и грузовые автомашины уступали произведенным в капиталистических странах аналогам как по техническим характеристикам, так и по уровню качества условий труда для работающего на этом оборудовании. 

Получалось, что капиталист заботится об удобствах и здоровье рабочего больше, чем социалистическое государство. Если в 30-х или 50-х годах прошлого века это отставание было объяснимо, объективно неизбежно и поэтому воспринималось с пониманием, то в 70-80-х говорило либо о критической оторванности политического и хозяйственного руководства страны от реальной жизни, либо о сознательной дискредитации социалистического строя. С позиций сегодняшнего дня можно вполне обоснованно сказать, что явно имело место и то, и другое.

Сегодня многие экономисты, даже не являющиеся марксистами, признают, что хозяйственная структура, сложившаяся в СССР в 30-50-х годах: общественная/государственная собственность на основные средства производства в стратегических отраслях и кооперативная, артельная в мелкотоварном производстве и сфере услуг, была более соответствующей для конкретно-исторической стадии развития социалистических общественных отношений. Последующие действия оказались классическим примером “забегания вперед” и того самого волюнтаризма. Ликвидация объективно необходимой многоукладной экономики в период после смерти И.В. Сталина, плюс “реформы Косыгина” в 60-е годы, заложили экономическую “мину замедленного действия”, которую в конце 80-х взорвала “кооперативная” (на самом деле -- уже фактически частнокапиталистическая) реформа Горбачева. В этом отношении события в Латвии развивались в русле происходящего в других республиках СССР.

После периода обострения межнациональных отношений в конце 50-х годов прошлого века (выступление т.н. “национал-коммунистов”, с немалым трудом «погашенного» ЦК КП Латвии с помощью Президиума ЦК КПСС административно-кадровыми мерами во второй половине 1959г.), наступило время определенного затишья. У части руководящих работников компартии это создало ложное ощущение разрешения проблемы, другие старались приукрашивать ситуацию из соображений личной карьеры. Часть из них, оставаясь скрытыми сторонниками националистической идеологии, демонстративно показывали себя убежденными интернационалистами, выискивая при этом в руководящих структурах идейных сторонников лозунга «Латвия – для латышей!». На таких же принципах они старались формировать кадровый резерв и руководство отдельными отраслями. Особое внимание уделялось сферам образования и культуры. 

Отдельная тема -- подбор кадров для средств массовой информации, впоследствии сыгравших важную роль в пропагандистском обеспечении победы контрреволюции. Это при том, что большая часть СМИ были изданиями Коммунистической партии (!) и комсомола Латвии. В самый острый период борьбы 1989-91 годов большая часть коллективов этих изданий, а также радио и телевидения перешла на антисоциалистические и националистические позиции. Работники, сохранившие преданность интернационализму и социалистическим идеалам оказались в меньшинстве, лишались работы и были вынуждены заново создавать печатные органы (или заново создавать материальную базу для изданий, где удалось сохранить исторические названия).

Всё это внешне выглядит парадоксально, поскольку исторически Латвия всегда была национально неоднородной. На момент провозглашения независимости (1991г.), соотношение латышского населения к другим национальностям, проживавшим в республике, составляло почти пятьдесят на пятьдесят: 52% латышей к 47% других национальностей (русских, украинцев, белорусов, поляков, евреев и прочих, причисляемых по языку общения к русскоязычным). Даже теперь, после 30-ти лет независимости, доля латышей в составе населения не превышает 62%.

Тем не менее, подспудная деятельность национально ориентированных активистов дала нужный эффект после 1985 года, когда в СССР была объявлена пресловутая “перестройка”. Как оказалось, в Латвии для раскручивания националистических и антисоциалистических процессов подготовлена обширная и хорошо организованная база: идеологическая, кадровая и материальная. Формально т.н. ”Народный фронт Латвии” (НФЛ) возник на волне гражданской активности, затронувшей широкий спектр тем – от экологии до истории. 

Примером такой активности стала мощная общественная кампания против строительства Даугавпилсской ГЭС и метро в Риге. Предварительные работы по строительству электростанции начались еще в конце 1970-х годов, и к середине 1980-х значительная их часть была выполнена. Однако в 1986 году журналист Дайнис Иванс в своей статье в газете Literatura un Maksla ("Литература и искусство") призвал остановить строительство, чтобы не допустить затопления заповедной долины реки и сохранить присутствовавшие там редкие виды растений и животных. 

При строительстве рижского метро “редкие животные и растения” никак пострадать не могли, поэтому достаточно очевидно, что и эта тема была лишь ширмой, прикрытием одного из важнейших факторов психологической мотивации протеста -- этнической ксенофобии. На встречах со своими сторонниками и в частных агитационных беседах главной причиной выступлений против масштабных экономических проектов открыто назывался приезд большого количества специалистов и рабочих из других регионов страны, часть из которых, по мнению националистов, останутся в Латвии после окончания строек и изменят этнический состав населения.

Призыв прекратить строительство нашел немало сторонников. Начался сбор подписей за отказ от проекта. Всего таких подписей было собрано более 30 тысяч, что по тем временам выглядело внушительно (для сравнения: сегодня только для объявления какого-либо референдума в Латвии необходимо собрать 150 тысяч нотариально заверенных (!) подписей), и летом 1987 года союзное руководство согласилось прекратить строительство. Достигнутый успех не только вдохновил инициаторов этого протеста, но и позволил им обрести авторитет и массу сторонников, что привело к появлению антисоветских организационных структур, выдвигавших все более радикальные сначала экономические или культурные, а затем и политические цели.

Но это все же следствие. В чем причины того, что национализм долгое время сохранялся под личиной показной лояльности и даже демонстративного интернационализма? Представляется, что одной из главных причин было отсутствие подлинно научной исследовательской работы в сфере психологии масс вообще и над феноменом специфики этнического сознания в частности.  Имевшиеся работы носили откровенно начетнический характер и сводились к повторению известных тезисов о том, что нации возникли при капитализме, а при социализме национальное (этническое) своеобразие сводилось к культуре, которая «национальная по форме, социалистическая по содержанию». Хотя, как оказалось в реальности, в СССР были государственные образования социалистические по форме, но национальные по содержанию...

Своеобразным историко-психологическим рубежом на европейской территории бывшего СССР считается Великая Отечественная война. До такой степени, что именно по поводу ее трактовки до сих пор (!) не ослабевает мощная контрпропаганда со стороны империалистических, антикоммунистических и националистических сил. Связь современного государственного национализма таких бывших республик СССР, как Латвия или Украина с нацистами времен войны совершенно очевидна и нескрываема. Пример того, что практически во всех странах бывшего СССР, где в качестве официальной идеологии используется национализм, местные эсэсовцы и коллаборационисты объявлены “национальными героями”, является более чем характерным.

При этом придется признать тот неприятный факт, что основу для такой политической ревизии заложили, хотя и непреднамеренно, еще в послевоенный период строительства социализма. Это может показаться невероятным, но одной из причин скрытого национализма, давшего такую неожиданную для многих вспышку в конце 80-х годов, явилось отсутствие соответствующего уровня политики денацификации после окончания войны. Из неправильно истолкованного принципа интернационализма и соображений временной конъюнктуры, с той части населения, которая активно сотрудничала с нацистами, фактически был снят груз моральной вины за содеянное. Во всех злодеяниях, творившихся на территории республики в годы войны, обвинялись исключительно “немецко-фашистские захватчики”. Эта лукавая формулировка фигурировала везде -- от школьных учебников до надписей на памятниках жертвам геноцида. При том, что хотя юридически германские оккупационные власти безусловно несут главную вину за происходившее на оккупированной ими территории, значительную часть преступлений совершали их местные приспешники.

Тот факт, что более 115 тысяч жителей Латвии, коммунистов в первую очередь, героически воевали с нацистами в рядах Красной армии, в партизанских отрядах и подпольных организациях, не должен был стать индульгенцией от ответственности для тех десятков тысяч их земляков, которые добровольно пошли служить в СС и полицейские батальоны и стали для захватчиков безотказным орудием расправ над местным населением.

Естественно, и настроения в пользу советской власти в Латвии, сразу после окончания войны, не были однородными. Среди населения многие ожидали Красную Армию главным образом потому, что ненавидели гитлеровских оккупантов, а вопрос политического строя на тот момент не имел для них принципиального значения. В то же время, согласно информации, собиравшейся и анализировавшейся руководителями партизанского движения Латвии, по мере военных успехов Красной Армии возрастали симпатии в народе по отношению к советской власти. 

Антисоветски была настроена часть населения (националистические слои в городе и деревне), которая хотела восстановления «старой Латвии» и надеялась, что, после того как союзники истощат свои силы в борьбе с Гитлером, Швеция станет гарантом независимости Латвии. [3]

Именно в этом слое населения и затаились бывшие немецкие пособники и их потомки, ставшие опорой внешних сил в период «холодной войны» для раздувания мифа о «повторной оккупации» Латвии в 1944 – 1945 годах. На деле это является ничем иным как попыткой «отыграть назад» своё право распорядиться послевоенной судьбой Латвии. 

Если же стравнивать ситуацию с происходившим в зоне англо-американской оккупации Германии , местное население подвергалось серьезной психологической “терапии” путем принудительных “экскурсий” в концлагеря, привлечению к работам по захоронению и эксгумации массовых захоронений жертв гитлеровского режима. При этом на фоне естественного шока от вида сотен трупов жертв до них в самой жесткой форме доводилась информация о том, что это сделали их мужья, братья и отцы. А в некоторых западно-европейских стран, освобожденных союзными войсками, допускались акции массовых уличных расправ с местными коллаборационистами. В результате, нигде в послевоенной Европе коллаборационисты не выступали и не могли выступать с позиций, сходных латышским националистам. Поскольку это неизбежно влекло за собой денацификацию и маргинализацию. 

В результате, внуки тех, кого англо-американские военные заставляли таскать трупы узников концлагерей считают США и Британию освободителями Европы, а НАТО -- гарантом мира. А внуки, заботливо избавленных от чувства вины за действия своих коллаборационистов жителей бывшего СССР и восточноевропейских стран социализма, ломают памятники советским солдатам и чествуют бывших эсэсовцев. Практика наглядно показала, какой метод антинацистской пропаганды более эффективен...

Одной из важнейших задач послевоенного периода было восстановление и развитие сельского хозяйства. Предстояло претворить в жизнь систему кардинальных мероприятий переходного периода от капитализма к социализму. Главной социально-политической задачей этого периода являлось создание социалистических производственных отношений на селе. Происходило это в условиях острой классовой борьбы. Так, на республиканском собрании трудовых крестьян, проходившем в 1945 году, отмечалось: «Бандиты связаны с людьми старого строя, с кулаками, не согласными с Советской властью… Они противятся ей не только силой оружия, но и агитируют за то, чтобы крестьяне не рассчитывались с государством, стремятся добиться, чтобы в исполнительных комитетах волостных и сельских Советов находились не советские люди, а кулаки, которые бы натравливали крестьян против Советской власти..» [4]

Политика ограничения и вытеснения кулачества как класса, применение против него экономических мер в Латвийской ССР отличались от аналогичных мер в «старых» республиках в конце 20-х – начале 30-х годов. В Латвии кулаки не лишались избирательных прав, они оставались хозяевами, хоть и уменьшенных, но все равно самых крупных, по сравнению с остальными крестьянами, земельных угодий. Им разрешалось частично использовать оплачиваемую наёмную рабочую силу.

При проведении кооперативного строительства в республике некоторые советские и партийные органы проявляли недопустимую торопливость и небрежность. Результатом нередко становилось проникновение в товарищества и их правления спекулянтов, мошенников и кулаков. Там, где им удалось попасть в руководство, они проводили антисоветскую пропаганду, своими действиями дискредитировали мероприятия Советской власти в сельском хозяйстве, стремились подорвать доверие к ним со стороны трудящихся.

Борьбе с буржуазным национализмом в известной мере мешали и недостатки в методах партийной работы. Сегодня об этом странно узнавать, но в тот напряжённый период ни на массово-политических мероприятиях, ни на лекциях, ни в республиканской и уездной печати в должной мере не раскрывались и не разоблачались вредительские действия буржуазных националистов. Допущенные ошибки и просчёты при проведении коллективизации латвийского села, ни в коей мере не могут поставить под сомнение её необходимость. Сельскохозяйственное производство республики не могло нормально функционировать, не будучи включенным в единый народнохозяйственный комплекс всей страны. 

Необходимо заметить, что, возможно, в тех условиях отмеченные особенности по отношению к коллаборационистам, коллективизации сельского хозяйства и некоторых других аспектов социалистического строительства могли восприниматься как допустимый компромисс, исходя из внутренней и международной обстановки. Как необходимость гражданского примирения для стабилизации ситуации. Но сегодня ошибочность таких действий достаточно очевидна и о них необходимо откровенно говорить и беспристрастно их анализировать. Результат того, что это не было сделано своевременно, стал долговременным фактором, развития событий в Латвии конца 80-х, начала 90-х годов прошлого века.

В оценке периода 80-х годов сегодня можно встретить утверждения о том, что всему виной лишь предательство руководства КПСС во главе с Горбачевым и подрывная работа империалистического окружения стран социализма. Безусловно, и то, и другое имело место и внесло свою лепту в победу контрреволюции. Однако нельзя игнорировать тот факт, что СССР в этот период уже находился в состоянии серьезного кризиса - как в экономике, так и в идеологи.

Выход из него требовал таких политических решений, которые бы не расшатывали страну, а служили преодолению ошибок, накопленных за периоды хрущёвского «забегания вперёд» с целью «построить коммунизм за 20 лет» и брежневского «застоя» с его теоретически невнятным «развитым социализмом». Но идейно-теоретически партия оказалась к этому неготовой. Ничем не обоснованные метания и забегания в экономике остались не только непреодоленными, а напротив, получили ускорение. Такие сферы, как сервис, розничная торговля, общепит, мелкотоварное производство, отдельные направления сельского хозяйства, по сути дела, не выполняли в полном объёме своих социально-экономических функций, накапливая критический потенциал во всех слоях населения. 

Отсутствие адекватных решений и своевременных действий фактически уничтожали экономическую основу социализма --плановую организацию народного хозяйства. Внешние факторы, вроде падения цены на нефть и внутренние разрушительные манипуляции, такие, как пресловутая антиалкогольная кампания, складываясь вместе, служили дополнительными факторами углубления кризиса. 

Почему все это важно сегодня? Потому что причины разрушения первого социалистического государства, факторы, послужившие победе контрреволюции в 1991 году, не менее значимы для развития международного коммунистического движения, нежели причины и факторы свершения социалистической революции. Капитализм конечен. И его неизбежного финала не получится избежать с помощью тех мер, которые демонстрируют сегодня власти как отдельных государств, так и объединений стран. Тем, кто будет строить новое общество, необходимо внимательно и пристрастно изучить деятельность исторических предшественников, проанализировать все их достижения и ошибки так же, как это делали основоположники марксизма-ленинизма в отношении Великой французской революции, Парижской коммуны и народных восстаний предыдущей эпохи.