«Довольствуйся тем, что тебе дано. Закончив работу, оставайся в кругу своей семьи, с твоими роителями, твоей женой и детьми, и думай о домашних делах и образовании. Это должно быть твоей политикой и тебя ждет много счастливых часов. Что же касается высокой политики страны, не трать зря свои силы. Более высокая политика требует больше времени и более глубокого, чем доступное для рабочих, знания и понимания положения. Ты выполняешь свой долг, если выбираешь кандидатов, рекомендованных тебе теми, кому ты можешь доверять. Ты не принесешь ничего кроме вреда, если попытаешься вмешаться в управление законодательным порядком. И к тому же обсуждать политику в пивной – очень дорогое времяпровождение; эти деньги ты можешь гораздо лучше потратить дома.» [1]

Альфред Крупп, один из ведущих промышленников Германии, должно быть был не удовлетворен мерами бисмарковской администрации по сдерживанию движения немецкого рабочего класса, в довольно угрожающем тоне советовал своим рабочим «держаться подальше от политики». Безусловно Крупп был не первым и не последним капиталистом, выступавшим в роли проповедника; капиталисты пытались различными способами, порождаемыми умами большей частью жестокими, но иногда и творческими, держать своих рабочих подальше от организованной борьбы.

Очевидно, что попытки приручать рабочий класс с помощью утверждений типа «политика не для вас, выполняйте свою работу, а остальное оставьте нам», обогатили арсенал антикоммунизма. Разве не рисовали они коммунизм как систему, в которой к власти приходят подонки общества, как систему, в которой управление страной передано кучке невежественных людей, руководимых животными инстинктами!? Разве не был тезис о том, что «люди не равны», одним из наиболее важных постулатов крестового похода против коммунизма? И что важнее всего – разве моральные ценности, достаточно произвольно включаемые буржуазией в определение «хорошего гражданина», не обеспечивали базу для обвинения коммунистов в «аморальности»?

Конечно, это далеко не все. По мере обострения классовой борьбы в каждой отдельной стране антикоммунизм поощрялся все новыми и новыми элементами; когда рабочий класс стал организованным и социалистический выбор как ответ на эксплуататорский строй стал реальностью, и прежде всего когда первая власть рабочего класса, возникшая в России в результате Октябрьской революции, превратилась в Союз Советских Социалистических Республик и когда и другие страны пошли по пути строительства социализма, антикоммунизм разнообразил свои аргументы. Он стал прикрывать себя национализмом, религиозным фанатизмом, но больше всего он опирался на ложь и фальсификацию. Главной целью было не допустить, чтобы идеология социализма стала привлекательной для рабочего класса, и для достижения этого им необходимо было уничтожить законность коммунизма как общественного строя.

Будучи страной, где рабочий класс никогда не приближался к возможности взятия власти, но где классовая борьба не раз обострялась и класс капиталистов почти никогда не ослаблял меры против социализма, Турция сделала значительный «вклад» в антикоммунизм. Плодовитая деятельность в сфере антикоммунизма правящего класса Турции, который всегда гордился тем, что является «аванпостом борьбы против коммунизма», безусловно началась не в 1952 году с одиозным членством в НАТО, и не в 1945 году, когда зарождалась холодная война. Пусть в скрытой форме, вызванной необходимостью быть осторожным, дабы не лишиться поддержки молодого советского государства, правящий класс укреплял свой антикоммунистический характер, направленный против большевизма, рассматриваемого как великая угроза, даже в годы «войны за независимость», которая привела к основанию в 1923 году Турецкой Республики, и он накопил немалый опыт в идеологической борьбе против коммунизма.

Особенности и постепенная эволюция этого опыта требуют особого внимания.

Буржуазная революция в Турции включает в себя не только оккупацию и борьбу против оккупации после Первой мировой войны. В некоторых аспектах Младотурецкая Революция 1908 года может рассматриваться как более глубокая попытка, чем события 1920-х годов. Тем не менее, с точки зрения нашей темы революция 1908 года дает ответы на немногие вопросы, которые мы рассматриваем. Да, как и другие страны, Османская империя испытала на себе влияние Русской революции 1905 года; даже если мы не можем говорить о существовании в стране значительной промышленности, начальные формы организаций рабочего класса уже появились, особенно в Стамбуле и Тессалоники; революционные идеи, распространявшиеся среди армянских, греческих и болгарских рабочих, начали также оказывать влияние и на турецкую бедноту, тем не менее невозможно говорить о том, что уже тогда идеи социализма пустили свои корни среди мусульманского населения Османской империи. Нельзя сказать, что младотурки, которые настаивали на буржуазной революции сверху, опираясь больше на армию, гражданскую бюрократию и интеллигенцию, чем на широкие слои народа, были вдохновлены марксизмом или, в более широком смысле, социалистической идеологией. Мы знаем, что на ранних стадиях революции турецкие буржуазные революционеры пытались подавить рабочий класс, начавший показывать первые признаки мобилизации, и делали это совместно с армянскими, греческими и болгарскими националистами, с которыми их сблизила борьба против султана Абдул-Хамида, так как они боялись как своей народной базы, так и способности империалистических стран манипулировать националистическими движениями. Эта предусмотрительность объяснялась скорее стремлением предотвратить крах империи, чем враждебностью по отношению к социализму.

Причиной, заставившей молодую турецкую буржуазию относиться к социализму серьезно, безусловно стала Октябрьская революция 1917 года, развивавшаяся у них «под боком».

Когда произошла революция, правящие классы Османской империи были заняты стараниями предотвратить крах империи, а также своей ролью в Первой мировой войне, в которой они участвовали с целью получить новые территории при поддержке и с разрешения союзной Германской империи. Османская империя была в упадке, пережила тяжелые поражения на нескольких критических фронтах, и ее солдаты страдали не только от вражеских аттак, но и от болезней и голода.

Так как социалистическая революция произошла в стране, с которой Османская империя десятилетиями вела ожесточенные войны и которая в Первой мировой войне находилась во вражеском лагере, это естественно обеспечило в Турции чрезвычайно плодородную почву для антикоммунизма. Если взять историю, то можно сказать, что если и есть нация, которая может соревноваться с Польшей во враждебности по отношению к русским, то это турки.

Правда, что в самом начале революция вызвала симпатии по отношению к большевикам. Большевики, которые создавали громадные трудности в лагере врага и говорили о заключении «мира» в первый же день, когда они пришли к власти, приветствовались правящими кругами Османской империи, действовавшими по принципу «враг моего врага – мой друг». Они верили, что выйдя из войны, Советская Россия нанесет тяжелый удар по британско-французской оси. И так как Ленин и его товарищи сразу же начали переговоры с Германией, стамбульская пресса начала хвалить большевиков. Более того, когда большевики опубликовали тайные соглашения между правящими классами Великобритании, Франции, Италии и России о планах по разделу между ними Османской империи, интенсивность этих похвал усилилась еще больше. Например, одна из ведущих газет тех дней, «Икдам», вышла под заголовком «Браво, большевики!» [2]

Когда начались контакты между Османской империей и революционным правительством в Москве и когда большевики действовали вполне конструктивно для того, чтобы достичь мира как можно скорее, это понравилось Османской элите, которая знала очень мало о большевизме и вообще о социализме. Коротко говоря, в отличие от капиталистов, которые были в ужасе от возможности распространения революции на запад и следовательно пытались остановить революционную волну, становившуюся все мощнее, правящие классы Османской империи испытывали по отношению к Советской власти более противоречивые эмоции.

Конечно, нельзя спорить с тем, что многие характеристики, приписываемые в течение всего времени коммунистам, неважно правильные или нет, являлись источником опасений для османской элиты. Враждебное отношение к собственности, семье и религии являлись неизменными элементами грубой и примитивной антикоммунистической позиции. Ко всему этому мы можем добавить «элитарный» подход, согласно которому «невежественные мужики и бездельники захватили наследство огромной империи и сумасбродно его растрачивают».

Тем не менее, к концу войны, другими словами, когда Турция была вынуждена Великобританией и Францией подписать удручающее соглашение, в командующих кругах Османский империи преобладал оптимизм по отношению к большевистской России. В свою очередь, страхи перед возможностью захвата трудящимися власти подавлялись уверенностью в роли религиозной идеологии в общественной жизни Турции. Многие османские интеллектуалы и государственные деятели повторяли высказывание: «нет нужды бояться большевизма, так как он не может расцвести в теле мусульманина».

Несмотря на все эти доброжелательные мнения османские правящие классы и их идеологи немедленно занялись сочинением лжи о коммунизме, выбрав мишенью Ленина и его соратников. Первоначальные примеры обмана и искажений, которые усовершенствовались и обогащались с помощью колоссальных интеллектуальных источников антикоммунизмом и его синонимом антисоветизмом в течение последующих лет не только в Турции, но и по всему миру, могут быть найдены на страницах стамбульских газет тех дней.

Достаточно интересна, как мы покажем ниже, и на первый взгляд «левая» критика, которая стала одним из самых лицемерных, ханжеских способов клеветы на Советский Союз в последующие годы и особенно распространена сегодня и которая была сформулирована османскими идеологами уже в 1918 году:

«Я боюсь, что даже если бы отец-основатель социализма Маркс встал из своей могилы, большевики казнили бы и его.» [3]

Это был интересный период, так как помимо тех, кто утверждал, что идея социализма хороша, плох только большевизм, были и такие османские интеллектуалы-практики, которые доказывали, что большевики не коммунисты; и следовательно установление тесных отношений с ними не принесет никакого вреда.

Эта картина стала меняться, когда война закончилась поражением Германии и ее союзников. Согласно условиям Мудросского перемирия (30 октября 1918 года), а затем Севрского мирного договора (10 августа 1920 года) Турция лишалась большей части своей территории), что в свою очередь единственным возможным выбором на территориях, которые оставлялись «османским» идеалам, делало решение, основанное на национальных чувствах турков.

У ведущих деятелей этого течения и Мустафы Кемаля, вскоре ставшего лидером этого движения, существенных проблем со странами Запада не было. Тем не менее, будущее, предначертанное Анатолии по окончании империалистической войны державами-победительницами и в частности Великобританией, не обеспечивало турецким националистам право на существование; поэтому кемалистскому движению небходимо было их как-то убедить.

После того, как удалось навязать Германии абсурдные условия Версальского договора, было ясно, что британский империализм не будет заинтересован в предоставлении права слова остаткам Османской империи. Как только Мустафа Кемаль и его сподвижники начали «войну за независимость», в ходе которой они избегали идти на открытые вооруженные столкновения с Великобританией, они были вынуждены принять историческое решение о своих отношениях с Советским Союзом.

Большевики, по понятным причинам, изучали, могут ли события в Анатолии перешагнуть рамки буржуазной революции. Нам известно, что в 1919 году советские официальные лица и дипломаты вели работу как по установлению первых контактов с кемалистскими деятелями, так и по поискам ответа на этот вопрос. Осознав, что растущая популярность большевизма недостаточна для того, чтобы вызвать сильный и просоциалистический подъем в Турции, «реалисты» среди большевистских руководителей тех дней решили постараться как можно дальше отвести Мустафу Кемаля и его сторонников от Великобритании и поддержать их борьбу за независимость и национальный суверенитет. В 1920 году, когда продвижение революции на Запад было остановлено в Польше и большевики обратились на Восток, эти события имели очень важное значение для Анатолии. Хотя Съезд народов Востока в Баку (1-7 сентября 1920 года) был весьма оптимистичен в отношении идеологического характера революционных движений Востока, для большевиков постепенно становилось все важнее установить с национальным движением в Анатолии близкие отношения, основанные на «общих интересах», а не инициировать «революционные авантюры». [4]

Даже если отношения между большевиками и кемалистами были неоднозначными и неравномерными, они безусловно во многих отношениях имели историческое значение:

1. Поставки оружия и финансовая помощь, получаемые от большевиков, имели жизненно важное значение для освободительного движения в Анатолии как в военном, так и в политическом отношении, и содействовали его успеху.
2. На стратегически важной территории Советскому правительству удалось обезопасить определенные регионы.
3. Кемалисты помогали другим мусульманским народам Востока, как например в Индии, вступать на путь борьбы с империализмом.
4. Велика была роль кемалистов в том, что большевикам удалось взять под свой контроль Кавказ, особенно Азербайджан, и уничтожить в этом регионе пробританские политические власти и политические силы.
5. Правительство Анкары эффективно использовало свои отношения с Советским Союзом в переговорах с Великобританией и Францией, что в последствии нанесло ущерб большевикам.
6. Кемалистское движение не дало Москве оказать эффективную поддержку коммунистическому движению в Анатолии в крайне критический для него период.

Очевидно, что сближение между большевиками и кемалистами с точки зрения мирового революционного процесса имело позитивные и негативные результаты. Однако в последнем случае, если брать во внимание тот факт, что в Анатолии в то время не существовало сильного рабочего движения, можно сказать, что «тесное» сотрудничество было в интересах «революционного» фронта. В любом случае, это было то, что позволило создать региональную легитимацию турецкой буржуазной революции, анти-империалистический характер которой был слаб.

По окончании оккупации Анатолии некоторые из факторов, которые заставляли кемалистов строить тесные отношения с Советской Россией, устарели. И все же Мустафа Кемаль не перешел полностью на враждебную Советскому Союзу позицию, когда советская карта, которую он использовал для того, чтобы заставить Великобританию и Францию признать его правительство, потеряла свое прежнее значение; ни он не был столь поверхностен, ни тогдашние условия не обеспечивали молодой Турецкой республике такого пространства для маневрирования. Отношения между Турцией и Советским Союзом потеряли теплоту, которая характеризовала их в период «вооруженной борьбы», но они продолжали носить «дружеский» характер. Однако, по мере того как быстро крепнувшая капиталистическая власть установилась благодаря большому политическому авторитету ее основателей, и отношения с Западом нормализовались, ворота для антикоммунизма стали , как и следовало, открываться все шире.

По всему миру антикоммунизм и антисоветизм в значительной степени шли рука об руку. Но для Турции это еще более характерно; в этой стране эти течения не просто местами совпадают, антикоммунизм и антисоветизм почти полностью идентичны.

Позиция правительства Анкары против Советского Союза в ходе переговоров в Лозанне, начавшихся в период, когда военные действия были закончены, но Турецкая Республика еще не была провозглашена, в период с ноября 1922 года по июль 1923 года, хорошо показывает как новые лидеры Анатолии лелеяли планы борьбы против коммунизма.

Турция помогла удивительно много западным державам в том, чтобы не допустить к дипломатическим переговорам большевиков, единственную крупную силу, которая стояла на их стороне во время освободительной войны. В ходе переговоров именно большевики решили пойти на различные жертвы для того, чтобы укрепить позиции Турции против империалистов. Они сделали это, несмотря на тот факт, что в течение сентября и октября 1922 года добившиеся триумфа кемалисты начали разворачивать широкую кампанию по подавлению и изгнанию коммунистов!

В Лозанне не дали услышать голос Советской России. И только при обсуждении ситуации с проливами можно было услышать голос коммунистов. Они заняли позицию, противоречившую их интересам, и требовали для Турции таких прав над проливами, которых Турция не заслуживала (и чего даже не хотела!). Вот почему британский дипломат лорд Керзон говорил о советском дипломате Чичерине, что «он даже более турок, чем сами турки». [5]

Турецкая делегация, которую возглавлял Исмет Инёню, напротив, была занята тем, чтобы показать насколько велики усилия Турции по сдерживанию коммунизма, т. е. Советского Союза. Они предпочитали поддерживать навязываемые империалистами условия, а не предложения советских делегатов, выгодные Турции. Когда для того, чтобы расправиться с коммунистами внутри страны, стали снова использовать способы, примененные при убийстве Мустафы Супхи в 1920 году, дружба с Советским Союзом постепенно перестала быть основной осью внешней политики. На этот раз Тупция использовала свои отношения с западными странами для того, чтобы свести политику Советского Союза в данном регионе только к отношениям с Турцией. Москва не могла найти никакого другого решения, как действовать осторожно, чтобы не толкнуть Турцию полностью в объятия империализма. Тем не менее, интересы буржуазии, которая постепенно набирала силы, уже ориентировали страну в новом направлении.

Было положено начало антикоммунистической пропаганде, свидетелями которой мы будем всю историю Турецкой Республики.

Одним из самых главных и сильных аргументов антикоммунизма в Турции является утверждение того, что коммунизм – это «чуждый фактор». Я уже упоминал, как этот аргумент появился в последние дни Османской империи. Именно Мустафа Кемаль произносил речи в том же духе в Великом национальном собрании Турции (ТБММ) во время войны за независимость , правда тогда ставя этот аргумент в «дружеский» контекст:

«Господа! Могли быть два вида предусмотрительности. Первый: немедленно расправляться с теми, кто говорит о коммунизме, использовать жестокие, разрушительные меры - не позволять никому, прибывающему из России высаживаться на берег, если он прибывает на корабле, или тотчас же выдворять его, если он прибывает сухопутным путем. Мы поняли, что такие предосторожности бесполезны в двух отношениях: Во-первых, Российская Республика, хорошие отношения с которой мы считаем необходимостью, полностью коммунистическая. Если мы предпримем такие радикальные меры, то не сможем ни при каких условиях поддерживать с русскими какие-либо отношения или реализовать свои интересы в России. (...) Следовательно, мы считаем самым эффективным средством защиты - объяснять нашему народу, просвещать общественное мнение нации: коммунизм неприемлем для нашей страны в виду требований нашей религии.» [6]

Не прошло и недели после этой речи, и Мустафа Супхи и его товарищи были убиты.

Аргумент, гласящий что коммунизм не действителен для Турции, всегда сводился к трем доводам:

1. В Турции нет класса капиталистов.
2. Турция – мусульманская страна.
3. Коммунизм чужеродная идея.

Хотя кемалисты любили повторять тезис о том, что «в Турции нет класса капиталистов», они в то же время делали все для того, чтобы создать класс капиталистов путем применения государственных средств. Даже когда турецкая буржуазия уже так выросла, что стало невозможно прятаться за ложью о том, что «мы нация без привилегий и классов», они по-прежнему бесстыдно утверждали, что «большевизм основан на классовой борьбе, а у нас нет классов».

По ходу времени эта сторона истории была забыта, но аргумент о том, что коммунизм является «чужеродным» фактором, оставался в полной силе. Они были настолько уверены в эффективности этого аргумента, что шли на все, чтобы не допустить самого существования коммунистов на территории Турции. Они подготовили доказательства в поддержку аргумента «корни коммунизма находятся за пределами страны», вынудив коммунистическое движение Турции к зависимости от Советского Союза, а затем и других социалистических стран.

Другими словами, репрессии и террор против коммунистов в течение всей истории республики был направлен не только на то, чтобы подавить и уничтожить коммунистов, но и на то, чтобы добиться идеологического превосходства над коммунистами, лишив их почвы. Ниже мы затронем другой аспект этого вопроса.

Для того, чтобы в свою очередь сделать ислам эффективным элементом антикоммунизма, существовало три требования: Изобразить подход коммунистов к религии как грубый и непристойный, подогнать подобные обвинения западных реакционных идеологий под язык ислама и признать, что в контрреволюционной борьбе религиозный фанатизм может быть столь же эффективен, как и национализм. Тем не менее кемалисты не особенно стремились отдавать доминирующую роль, даже в отношении идеологии, религиозным кругам, которые они упорно старались держать под контролем в года основания и установления республики. Для них религия была как водохранилище: не давать использовать слишком много воды, чтбы не снижать напор воды на плотину, и они довольствовались тем, что не забывали это. Очевидно, что кемалистская администрация, которая по ряду причин позволяла религии сохранять свои позиции в жизни общества, одновременно изгоняя религию из административных структур, планировала разрушить влияние Советской России, которая с каждым днем становилась все сильнее в непосредственном соседстве с Турцией, путем осохранения стерильной социальной сферы, созданной религией.

И все же антикоммунизм в Турции больше всего питался традиционной «враждебностью к русским». Несомненно, существуют исторические корни такой враждебности. Было невозможно, чтобы большие войны между Османской и Российской империями не оставили своего следа в сознании людей. Точно также как соперничество и конфликты в отношении таких регионов как Крым, которые входили в сферу интересов то царской России, то Османской иперии, глубоко повлияли на славян, населявших эти территории и в конечном счете вылились в разнузданную «враждебность к туркам», и для турецкого национализма было невозможно игнорировать ту роль, которую Россия безусловно сыграла в сокращени размеров Османской империи. Более того, если мы добавим притязания на Стамбул, которые Русская православная церковь никогда не пыталась скрывать, можно сказать. что образ «русского медведя, который хотел бы добраться до теплых морей» стал постоянным элементом мировоззрения османов в двадцатом столетии.

Я уже подчеркивал, что в течение последних лет Османской империи Октябрская революция в определенной степени отодвинула этот образ, но не смогла его уничтожить полностью. И хотя казалось, что в разгар войны за независимость на смену враждебности к России пришла симпатия к большевикам, в отношениях между двумя странами никогда не было искренности, даже когда их сближение достигло кульминации, так как некоторые из ведущих кадров кемалистов были искренними сторонниками Великобритании и Франции, Мустафа Кемаль и его ближайшее окружение были сильно обеспокоены симпатиями по отношению к Советской России в бедной Анатолии и даже те деятели, кто больше всех выступал за развитий отношений с Советской Россией, в последней инстанции стремились к интеграци с Западом. Хотя большевики обычно реально оценивали руководство Анатолии и разработали здравое понимание в отношении его классовой базы, они обращали внимание на то, чтобы поддерживать новый правящий класс Турции и выполнять свои обещания. В ответ они сталкивались с «уклончивым» поведением и стремлением «не показывать свои карты».

Очевидная причина такого поведения заключалась в том, что кемалистские деятели видели в Советском Союзе наследника России, так что они никогда не думали о постоянной дружбе с этой страной и хотели, когда им было нужно, использовать «враждебность по отношению к России» как меру предосторожности против большевизма.

Кемалисты настолько были настроены рассматривать империалистические державы-оккупанты как своих будущих друзей, что они достаточно высокомерно отзывались об отсталости Советской России и примитивности большевиков, не принимая в расчет отсталые социальные отношения в Анатолии. Они рассматривали возрождающуюся Турцию как «часть развитой западной цивилизации» и Россию как временного союзника!

Такие взгляды кемалистов можно считать одной из причин того, почему враждебность к России могла быть так эффективно использована в борьбе буржуазии против коммунизма.

Коммунизм для Турции – это чуждый фактор; кроме того он принадлежит России, являющейся «врагом» турецкой земли!

Мы должны отметить, что первые коммунисты Турции действительно очень старались разоблачить эту концепцию и в этой попытке они никогда не выбирали прагматический подход, который бы мог бросить тень на Советский Союз или товарищеские отношения с его правящей партией. С другой стороны, определенные проблемы, которые возникали со временем в отношениях между КПСС и партиями других стран, служили также источником напряженности и для Коммунистической парти Турции и обеспечивали новые аргументы антикоммунистической пропаганде, утверждавшей, что «корни коммунизма находятся вне страны».

Ясно, что нельзя недооценивать ту роль, которую кемалистские деятели сыграли в создании и формировании антикоммунистической идеологии. «Добавки» к элементам, о которых мы говорили выше, были сделаны только в 1980-х годах неолиберализмом, начавшим ожесточенную борьбу против рабочего класса. С этим добавлением попытки осудить социализм получили довольно эффективную парадигму в области «свобод» и «демократии». Враждебность к России, религиозный фактор, особенности Турции и т.д. – плюс ко всему этому сильный удар, особенно по средним классам и интеллигенции, антикоммунизм нанес своей пропагандой «либертаризма», и действие этой пропаганды усугублялось оправдывающимся и неуверенным поведением Советского Союза, приближавшегося к своей кончине.

Тем не менее, несмотря на это последнее приложение, именно основатели Турецкой Республики были теми, кто начертал план антикоммунизма в Турции, и в своих могилах они возможно смеются над глупыми потугами некоторых «левых» интеллигентов, пытаюшихся свалить ответственность за это на более поздние поколения буржуазии.