«Национализм – это болезнь, и у тех, кто хоть раз переболел ею, она повторяется, хотя и в более легкой форме. И самое ее скверное свойство в том, что она может помутить даже самый светлый разум…».

Петерис Стучка

Председатель первого правительства (1918 год) Социалистической Советской республики Латвия

Оппортунизм, как явление политической жизни зародился в процессе борьбы рабочего класса за свои права в 19 веке и сразу же стал использоваться буржуазными политиками и партиями в качестве эффективного оружия. Оппортунизм нехарактерен для буржуазных партий, поскольку вне зависимости от их «предвыборных программ» и публичных заявлений, их идеологическая база принципиально не отличается и в конечном итоге они служат одному – интересам капитала. Поэтому так характерны систематические перебегания буржуазных политиков и депутатов из партии в партию в зависимости от текущей конъюнктуры.

Очень точную оценку этому явлению дал В.И. Ленин в работе «Исторические судьбы учения Карла Маркса»: «…теоретическая победа марксизма заставляет врагов его переодеваться марксистами. Внутренне сгнивший либерализм пробует оживить себя в виде социалистического оппортунизма. Период подготовки сил для великих битв они истолковывают в смысле отказа от этих битв. Улучшение положения рабов для борьбы против наёмного рабства они разъясняют в смысле продажи рабами за пятачок своих прав на свободу. Трусливо проповедуют „социальный мир“ (то есть мир с рабовладением), отречение от классовой борьбы и т. д.» (В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 23, с. 3)

В Западных губерниях тогдашней Российской империи в связи с национальным составом данных территорий оппортунистические тенденции в рабочем движении имели некоторые специфические особенности. В том числе и весьма характерные завышенные, не обусловленные объективными условиями, стремления к организационной независимости и самостоятельности. Анализируя в 1933 году обстоятельства зарождения социал-демократического движения начала века, М. Руденс в статье «II съезд РСДРП и Латышская социал-демократия», писал:

«Латышская социал-демократическая рабочая партия возникла как совершенно самостоятельная, обособленная революционная организация, не имеющая никаких организационных и иных связей с РСДРП. Более того, революционное движение в Латвии вначале довольно сильно склонялось в сторону национализма (выделено мною. Авт.). Именно этим и объясняется то, что провозглашенный Лениным принцип единства и централизма рабочего социал-демократического движения России не находил в Латвии сочувственного отклика». (http:/library.ua/m/articles/view/II-С-ЕЗД-РСДРП-И-ЛАТЫШСКАЯ-СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИЯ)

По мере развития революционной ситуации оппортунистические тенденции в ЛСДРП были преодолены и латышские социал-демократы (в дальнейшем – большевики-коммунисты), сыграли важную роль в Октябрьской революции и создании советского государства. Вместе с тем, «родимые пятна» проблем той социал-демократии впоследствии неоднократно проявлялись во взглядах некоторых коммунистов и в деятельности Коммунистической партии Латвии. Как в известной склонности к троцкизму в период 20-30-х годов, так и в период выступления т.н. «национал-коммунистов» в 50-х годах уже в Советской Латвии.

И если лево-оппортунистическое увлечение троцкизмом отчасти объясняется поражением революции в Латвии в начале 20-х годов и отступлением революционных сил на территорию СССР (теория «перманентной революции» Троцкого была психологически ближе латышским коммунистам, фактически оказавшимся вне своей исторической родины, нежели построение социализма отдельно в СССР), то политика руководства Коммунистической партии Латвии в 1950-х годах являет собой проявление, скорее, правого оппортунизма.

Как отмечал в своих воспоминаниях Н.А. Мухитдинов (в 1959 году секретарь ЦК КПСС, член Президиума), разбиравшийся в составе комиссии ЦК КПСС с ситуацией в Латвии, у них были заявления от местных товарищей, что «…кое-кто в руководстве идет по пути Бухарина, не желает развивать тяжелую индустрию, а стремится делать упор на легкую промышленность и аграрный сектор». (Латвия на грани эпох Рига, Авотс, 1990, с. 126)

Подобной ситуаций не могли не воспользоваться силы мирового империализма.

Настойчивые усилия по искажению и очернению истории и значения Великого Октября, теории и практики социалистического государства берут свое начало практически с момента свершения этого знаменательного для всего человечества события и «дают хлеб» многочисленной армии буржуазных «исследователей» по сей день.

Особую активность зарубежные критики начали проявлять в послевоенный период. Этому способствовали два обстоятельства: победа советского народа в Великой Отечественной войне и достижения Советского Союза в науке, образовании, освоении космоса и социальной сфере. Развернувшаяся «холодная война» привела к резкому росту антикоммунизма и антисоветизма. Историю российских революций 1917 года большинство советологических исследований интерпретировали с позиций тотального отрицания их закономерности. Утверждалось, что в условиях царского режима Россия в конце XIX – начале XX века быстро прогрессировала, и этот процесс мог успешно продолжаться, если бы не «стихийная» Февральская революция, которая случилась из-за неудач в первой мировой войне и неумелой политики самодержавной власти. Пришедшее на смену царизму Временное правительство не сумело консолидировать новый политический режим, чем воспользовалась небольшая «экстремистская группа» большевиков, которые в результате насильственного переворота и благоприятного стечения обстоятельств, свергли «демократическое» Временное правительство и установили свою диктатуру. При этом любые имевшиеся в то время социально-экономические факторы и массовые движения почти полностью игнорировались.

Продвигая данную «концепцию» советологи стремились компрометировать Октябрь, большевистскую партию, утверждая во многом «случайный» характер Октябрьской революции, тем самым пытаясь принизить её роль и значение в судьбах России и всего мира. Несмотря на очевидную уязвимость аргументации, эта «концепция» отсутствия объективных причин революции и силового захвата власти большевиками в обстановке «пассивности масс», имеет хождение в кругах буржуазных историков по сей день.

Полная несостоятельность этой «концепции», её откровенная политическая заданность с течением времени становится только все более очевидной. Возникает естественный вопрос: если большевики пришли к власти в результате непредсказуемой игры политических сил в 1917 году, то каким образом они могли удерживать эту власть в течение десятилетий и, более того, страна под их руководством добилась таких огромных достижений во всех областях человеческой деятельности? Почему в таком случае по пути Октября пошли другие народы? Эти и другие схожие с ними вопросы серьезно подрывали тезис о «случайности» успеха Октября и заставляли «исследователей» продолжать поиск иных, более изощренных «концепций».

Огромную услугу буржуазным советологам оказали деятели из руководителей разного уровня КПСС, которые своими безграмотными, теоретически ошибочными и волюнтаристскими решениями создавали благодатную почву для критики. Нет оснований говорить, что все они были некими сознательными «агентами империализма», в основе оппортунизма часто лежит вполне искреннее стремление к «совершенствованию социализма», «более гибкому реагированию на запросы современности» и т.п.. Печальные последствия наступают не только при наличии у таких деятелей корыстных интересов, но и при отсутствии теоретической грамотности, и, разумеется, отсутствии возможности для критики их действий и борьбы с ними.

В этом плане характерна ситуация, которая имела место в Компартии Латвии в 50-е годы прошлого века. Воспользовавшись периодом организационной сумятицы, наступившей в руководстве КПСС после смерти И. В. Сталина, и опираясь на начатую первым заместителем Председателя Совета Министров СССР Л.Берия практику «воспитания местных национальных кадров» в республиках Союза, руководители Латвийской ССР и Компартии Латвии стали проводить политику, противоречащую нормальной работе единого планового народно-хозяйственного комплекса и принципам интернационализма.

Спустя 30 лет, уже в годы «перестройки», об этом периоде восторженно писал Вилис Круминьш: «Республика получила возможность на подлинно рациональной основе формировать свою экономику и самостоятельно руководить ею. Создавались благоприятные условия для развития национальных отношений в духе подлинного интернационализма». (Вилис Круминьш, Воспоминания и размышления. Латвия на грани эпох Рига, Авотс, 1990, с. 94)

«Дух подлинного интернационализма» по мнению человека, работавшего вторым секретарем ЦК КПЛ, заключался, видимо, в том, что устанавливались языковые и этнические критерии не только в агитационно-пропагандистской и кадровой работе, но и при трудоустройстве и выборе места жительства (!). Например, заместитель председателя Совета Министров Латв. ССР Э. Берклавс на Пленуме Центрального комитета КПЛ 7-8 июля 1959 года выражал беспокойство по поводу приезда в столицу республики людей нелатышской национальности: «Только за 1958 год мы прописали в Риге 28 000 человек, из них латышей только 10 500, остальных 17 500. За пять месяцев этого года прописали в Риге 8500 человек, латышей среди них неполных 3000». (цитируется по сборнику «Политика оккупационных властей в Латвии 1939-1991г.г.», Nordik, 1999 г. с. 395).

Здесь необходимо отметить, что при плановой советской экономике и, в основном, плановом порядке распределения трудовых ресурсов, имело место и стихийная миграция населения, обусловленная личными причинами. Тем не менее, основная масса приезжающих была рабочими, прибывшими в Ригу для работы на предприятиях города. Необходимо также отметить, что республика была не в состоянии обеспечить эти предприятия, восстанавливаемые после войны и строящиеся заново, собственными квалифицированными трудовыми ресурсами – в буржуазной Латвии за двадцать довоенных лет всего несколько тысяч смогли получить высшее образование, причем, это были, как правило, выходцы из представителей буржуазии. Поэтому часть из них эмигрировала из республики в конце войны вместе с отступающими нацистами. Значительная часть высококвалифицированных специалистов буржуазной Латвии, получившая образование еще в царской России (инженеры, врачи, учителя), состояла из этнических немцев и евреев. Немцы были репатриированы еще до войны в Германию, евреев практически полностью уничтожили гитлеровцы и их местные приспешники во время оккупации Латвии. Сама война также обострила кадровый голод из-за потерь на фронтах. Поэтому нужные для нормальной жизни и развития экономики специалисты в организованном порядке перераспределялись из других частей Союза. Кроме того, Латвия исторически никогда не была моноэтнической территорией, тем более многонациональным был портовый, транзитный город Рига.

За прошедшее после войны время в республике был налажен процесс обучения и подготовки местных специалистов и, по мере обретения ими практического опыта, можно было спокойно, на основе экономической целесообразности, деловых качеств и квалификации проводить замену тех, кто не соответствовал необходимому уровню. Вместо этого на первый план была выдвинута проблема изменения национального состава республики и недостаточное количество латышей на руководящих должностях. Латышские «коммунисты-интернационалисты», по сути дела, требовали этнических привилегий при занятии должностей!

О надуманности проблемы «национальных пропорций» свидетельствует выступление на Пленуме ЦК КПЛ еще в июне 1953 года секретаря Даугавпилсского городского комитета КПЛ Э. Мукинса. Поддерживая начавшуюся уже тогда кампанию за «национальную кадровую политику», он сообщил, что «особо нетерпимое положение создалось во многих латгальских районах, которые неправильно рассматриваются, как русские. Там во многих районах на ответственных постах или совсем не было людей из числа местного населения, местные работники уезжали в Ригу». (с.407)

Это те самые люди, приезд которых в Ригу волновал «интернационалиста» Берклавса… Кстати, город Даугавпилс опять-таки исторически является самым нелатышским городом Латвии, в разные годы количество латышей среди его жителей составляло от трех до пятнадцати процентов. Приграничные «латгальские районы» так же имели значительный – до половины – процент нелатышского, в основном русского и белорусского населения. А если считать латгалов этническим меньшинством, то эти районы вообще были нелатышскими. Так о каких «местных людях» беспокоится этот партийный работник?

Разумеется, скрытые националистические мотивы прикрывались правильными тезисами о том, что пропагандистскую и агитационную работу нужно вести на родном языке тех к кому она обращена. Но это не имеет ничего общего со стремлением «коммуниста» Берклавса сделать столицу Латвии неким «этническим заповедником», а латышам предоставить особое право на занятие руководящих должностей.

Когда интересы отдельной нации начинают превалировать над классовым сознанием, когда наднациональные социально-классовые интересы трудящихся приносятся в жертву этническим стереотипам сознания соотечественников, финал вполне предсказуем. При соответствующих внешне- и внутриполитических обстоятельствах это будет откровенное предательство, оголтелый антикоммунизм и агрессивный национализм.

Жизненный путь упоминавшегося выше Э.Берклавса прекрасно иллюстрирует истинные мотивы жонглирования марксистскими тезисами. Когда в 80-90-х годах в компартии Латвии открыто проявились оппортунистические и националистические тенденции, а советская власть стала разрушаться, он вступил в ряды ультрарадикальной националистической партии, в своих программных документах выступавшей за принудительную депортацию людей, приехавших в Латвию в послевоенный период, закрытие русских школ и языковую дискриминацию. История показывает, что это очень характерный финал для многих, вступивших на скользкую дорожку оппортунизма и ревизионизма.

Такая позиция представляет собой разительный контраст с отношением к проблеме латвийских коммунистов в те времена, когда партия находилась фактически в подполье и работала в буржуазном парламенте в составе рабоче-крестьянской фракции. Депутат Ф. Бергс на заседании 28 июня 1933 года, критикуя позицию правительства в вопросах образования, говорил: «и меньшинства имею право учить своих детей на родном языке. Этого требует самый элементарный принцип демократии, и это единственный способ, дающий возможность народным массам овладеть культурой и образованием. На родном языке легче и удобнее получить образование» (Стенограмма Сейма ЛР. 4-я сессия – Рига, 1933, с. 955)

Латвийские коммунисты того времени активно отстаивали права латгалов (национальное меньшинство, представляющее небольшую этническую группу из числа балтийских народов, близкородственную по языку к латышам), вплоть до неограниченного права на самоопределение.

Это и был именно подлинный ленинский интернационализм, который вовсе не означает отказа от национальности и от своей этнической родины. В.И. Ленин вполне доходчиво это разъяснил в письме к И.Ф.Арманд: «У рабочего нет отечества – это значит, что а) экономическое положение его не национально, а интернационально; б) его классовый враг интернационален; в) условия его освобождения тоже; г) интернациональное единство рабочих важнее национального». (Ленин В.И. И.Ф. Арманд – Полн. собр. соч., т.49, с.324)

Очень злободневно для современной Латвии звучат объяснения В.И. Лениным проблем трудовой миграции, имеющей вполне понятное отношение к «отечеству пролетариата». Как и сто лет назад постоянными спутниками капитализма являются экономические кризисы, безработица и, как следствие этого, поиски работы и средств существования на чужбине. Поэтому, писал В.И. Ленин в статье «Капитализм и иммиграция рабочих»: «Нет сомнения, что только крайняя нищета заставляет людей покидать родину…». (Полн. собр. соч., т.24, с.89.)

Сотни тысяч латвийских рабочих, трудящиеся ныне в экономически развитых странах Евросоюза, в полной мере ощущают правоту сказанного.

Упомянутые проявления национализма среди коммунистов прибалтийских республик никак нельзя считать случайным, стихийным или только внутренним процессом коммунистической партии. Еще в 60-е годы прошлого века представитель литовской эмиграции В.С. Вардис (именно он предлагал максимально использовать в интересах реакционной эмиграции проявления «национал-коммунизма», ставя конечной целью буржуазный реванш и выход прибалтийских республик из состава СССР), писал: «… этот национализм не только продолжает существовать, но и находит себе сторонников». (Vardys V.S. Soviet nationality policy singe the XXII Parti congress. -- „The Russian Review”, 1965, vol. 2 Nr. 4, p. 340. Цит. по «Прибалтийская реакционная эмиграция сегодня». Рига «Зинатне», 1979 с. 139)

Ему вторит известный деятель социал-демократии Бруно Калниньш, полагающий, что молодежь, особенно студенты и учащиеся старших классов настроены националистически. Он призывает использовать все средства, которыми располагает эмиграция, для подогревания и распространения этих настроений.

Что характерно, эти взгляды и разработки буржуазных идеологов не были секретом для идеологических работников КПЛ. Например, упомянутая книга «Прибалтийская реакционная эмиграция сегодня», в которой подробно анализируются взгляды, теории и методы работы зарубежных антисоветских центров и обильно цитируются эмигрантская пресса, была издана под редакцией Института истории Академии наук Латв. ССР и аналогичных научных учреждений Литвы и Эстонии и предназначена именно для использования партийным активом. Между тем, выводы ее титулованных авторов грешат поверхностностью и стремлением приукрасить истинную картину. Тезисы и выводы теоретиков и активистов зарубежной эмиграции они оценивают либо как заблуждения, основанные на отсутствии информации о жизни в СССР, либо как сознательную ложь и подтасовку фактов. Между тем, события в Латвии (и в прибалтийских республиках в целом), показали, что зарубежная эмиграция оценивала положение вполне адекватно реальности. Именно лозунги национал-коммунизма быстро возобладали и вполне эффективно использовались оппортунистической частью компартии, именно молодежь стала активнейшей силой националистических партий и движений.

В 50-е годы у партии хватило сил и идейной стойкости, чтобы преодолеть попытки группы национал-оппортунистов столкнуть коммунистов с марксистских позиций. В 80-е, в годы т.н. «перестройки» оппортунизм и волюнтаризм фактически стал основой деятельности руководства уже ЦК КПСС, что в конечном итоге привело к разрушению первого в мире государства победившего пролетариата.

Характерно, что самые первые шаги, подготавливавшие почву для раскола компартии и ликвидации завоеваний социализма, проводились под лозунгами «возвращения к истинному ленинизму». Вот что было написано в 1988 году в программе Народного фронта Латвии (НФЛ) – организации, имевшей в своем составе группировки с националистическими (а порой и откровенно неонацистскими), взглядами и через некоторое время провозгласившей своей целью реставрацию буржуазной государственности и выход из состава СССР: «НФЛ выступает за формирование национальных отношений на основе ленинских принципов самоопределения и равноправия наций в союзе советских государств».

Более того, авторы программы заявляют, что: «Деятельность НФЛ основана на принципах, изложенных в резолюциях XIX Всесоюзной, на основе предложений, высказанных коммунистами и трудящимися республики…». («Программа Народного фронта Латвии» – Рига, «Авотс», 1966, с.4)

Очень сомнительно, чтобы «трудящиеся республики» высказывали такие вот требования: «… в законодательство о Советах и выборах в Советы включить принцип, согласно которому в Советах республики на любом уровне необходимо обеспечить постоянное и не снижаемое большинство мандатов, которые при любой демографической ситуации сохранялись бы за представителями латышской национальности». (там же с.9)

И это демонстративное различие в гражданских правах предлагается в стране, где законодательно установлены принципы национального равноправия, в республике, где целые регионы и крупные города исторически населены людьми нелатышской национальности!

Но, это предлагает НФЛ – «народный фронт», чье стремление стать фронтом этническим, быть в оппозиции к советской власти было достаточно хорошо заметно с самого момента его организации. А что же КПЛ, ее руководители, ее политический и идеологический актив?

Один из руководителей компартии А.Горбунов в 1989 году на Съезде Советов клялся с трибуны в поддержке единого Союза ССР, в ответственности властей Латвии перед всеми жителями республики «независимо от национальности и срока проживания в ней». Но уже в 1990 году, после победы на выборах НФЛ, охотно принял предложение возглавить Верховный совет республики, который провозгласил юридическое восстановление буржуазной государственности, отказ от основополагающих принципов социализма в экономике и социальной сфере. И при его руководстве этим высшим законодательным органом республики был принят дичайший для ХХ века закон о гражданстве, согласно которому депутаты лишили гражданских прав 700 тысяч своих (!) избирателей.

Такие действия «коммунистов» в руководящих структурах компартии закономерно привели к кризисной ситуации, вылившейся в размежевание между национал-оппортунистами и теми, кто остался на позициях социализма и интернационализма. В апреле 1990 года оппортунисты отделились и создали «независимую компартию», вскоре переименованную в Демократическую партию труда Латвии. В 1993 году новоявленные «трудовые демократы» участвовали в парламентских выборах, где получили 0,66% и, соответственно, остались без представительства. Затем эта группа политиков влилась в Латвийскую социал-демократическую партию и практически исчезла из политической жизни, как заметная действующая сила.

Компартию Латвии в апреле 1990 года возглавил Альфред Рубикс и партия твердо отстаивала принципы социализма и интернационализма. В Программе действий, принятой в декабре 1990 года, было заявлено о принципиальном размежевании с теми, кто не признает социалистический выбор. Было указано на необходимость «завершить образование во всех Советах фракций Компартии Латвии, организовать работу этих фракций и в случае отказа члена партии участвовать в работе фракции рассмотреть вопрос о его членстве …» («История, социология, политика», 1991, № 1, Рига, с. 27)

Впоследствии Коммунистическая партия Латвии, как известно, была запрещена в результате переворота в августе 1991 года, а ее лидер брошен в тюрьму.

Нынешний скромный опыт работы СПЛ в условиях постсоветской буржуазной политической системы позволяет прийти к некоторым выводам о противостоянии оппортунистическим тенденциям и границах возможных тактических компромиссов, как с политическими союзниками и попутчиками, так и с буржуазными партиями.

Что касается борьбы с оппортунизмом, то в относительно недолгой истории партии таковые проявления бывали неоднократно. Что характерно, их носители, как ушедшие из СПЛ, так и исключенные за нарушения устава, либо примкнули к откровенно буржуазным партиям, либо прекратили всякую политическую деятельность.

Также СПЛ пришлось вступать в различные предвыборные коалиции, как в качестве лидирующей политической силы, так и на вторых ролях и даже проводить своих депутатов в парламент и местные самоуправления по спискам других партий. Подобная тактика объективно несет в себе опасность потери узнаваемости партии, ограничения активности избранных депутатов, чревата кадровыми ошибками, которыми пользуются буржуазные партии, прибегающие к шантажу и подкупу. Тем не менее, именно такая тактика позволила сохранить партию в весьма непростых условиях и даже совершить важный психологический прорыв в виде избрания лидера СПЛ Альфреда Рубикса депутатом Европарламента.

В качестве необходимых условий можно назвать сохранение организационной и идеологической самостоятельности партии при коалиционных соглашениях, подчинение депутатов, избранных от партии ее уставу, обеспечение в коалиционных соглашениях их права не голосовать во фракциях коалиционных объединений вопреки программным установкам своей партии.

Компартия Латвии проиграла обострение политической борьбы 1988-1991 годов именно потому, что не смогла заранее выявить и изгнать из своих рядов реформистов, национал-оппортунистов, и просто беспринципных карьеристов. В этот период марксистской, интернационалистской части партии пришлось сражаться даже не на два, а на три фронта: против НФЛ, включавшего в себя весь спектр антисоветских сил, от буржуазных либералов до неонацистов, против предательской политики руководства КПСС (Горбачев, Яковлев и Ко) и против национал-оппортунистов в собственных рядах.

Вспоминая октябрь 17-го и последующую борьбу, В.И. Ленин писал: «Большевизм не победил бы буржуазию в 1917-19 годах, если бы не научился предварительно, в 1903-17 годах, побеждать и беспощадно изгонять из партии пролетарского авангарда меньшевиков, реформистов и социал-шовинистов». (В.И.Ленин. Полн. собр. соч. т.40 с.24)

Политические события конца ХХ века и нынешнего времени полностью подтвердили актуальность сказанного вождем пролетарской революции.